style="font-size:15px;"> Марк, закончив заявление, попросил перевести его беженцу, со смешком добавил для меня:
– Да, а часа два денег вы на этом потеряли, дорогой коллега. Да, потеряли, потеряли… У вас работа почасовая, а у меня время казенное. Вы потеряли, а Германия приобрела!.. Или, вернее, избавилась… – деревянно шутил он. – Так… Теперь скажите ему, пусть подпишет и может идти, а я завтра же позвоню в российское посольство и попытаюсь ускорить дело. Это надо же – сам человек уехать хочет!.. Как не помочь?.. Но недели две-три ему еще придется посидеть, пока то да се.
Вдруг раздались странные шорохи и стуки. Что это?.. А, вот серая невзрачная птичка бьется о стекло. Ее явно ввели в заблуждение черные силуэты нарисованных на стекле птиц. Она, очевидно, решила заглянуть за кулисы этого птичьего театра. Мы уставились на птицу и молча слушали ее назойливое царапанье и глухие толчки о стекло.
– Кто внутрь, а кто наружу, – сказал я.
– Упорная, – отозвался парень.
– Глупая! – подытожил Марк. – Не понимает, что убиться может.
Я вышел, чтобы позвать охранника для парня. Вахтеров не было. Мордоворот в пиратской косынке доедал в одиночестве колбасу. Увидев меня, он остановил челюсти и неприязненно, как собака от полной миски, уставился мне в лоб:
– Как, всё? Так быстро?
– Он забрал заявление. Домой хочет.
– Что так? Не понравилось у нас?
– Тюрьма все-таки.
– Все равно опять к нам попадет.
И он засвистел в свой пиратский свисток. Видя, что никто не отзывается, он спрятал колбасу в карман, вытер сальные лапы о косынку и загремел ключами:
– Пошли!
Щупляк степенно попрощался со мной за руку:
– Удачи тебе!
– И тебе всего хорошего! – ответил я, подумав, что и в лагере, и тут все желают друг другу удачи – главного в бродяжьей жизни.
Марк сноровисто собрал вещи: спрятал фотоаппарат в чехол, диктофон – в сумочку, папки и бумаги – в портфель. Я взял ящичек для отпечатков. Мы вышли из здания и под грызню овчарок направились к проходной. Возле будки остановились. В окошке показалась розовая, словно ошпаренная харя. И, очень недобро поглядывая на меня из-за решеток, сообщила, что у меня паспорт просрочен и надо заявить в полицию.
– Вот! – тыкался мясистый палец в паспорт.
– Продление на другой странице, – вежливо ответил я.
Харя перевернула страницу и, шевеля губами, долго читала текст. Потом заулыбалась, как свинья из прутьев хлева:
– А!.. У!.. Э!.. О’кей!.. А то мы видим – непорядок!
И решетки разъехались, выпуская нас на волю, где и дышалось легче, и было как будто даже теплее, хотя на елях все еще лежал слой розоватого инея, а на земле кое-где виднелись серые пятна талого снега.
По дороге в лагерь Марк все удивлялся, что мы так быстро управились. И как было бы хорошо, если бы все побродяжки были так сговорчивы и покорны! Правда, Марк каждый раз не забывал
