не обладая телесными достоинствами, обязательными в том возрасте. Просто она оказалась рядом, когда что-то сдвинулось в небесных сферах – сомкнулось на один момент, чтобы через миг разойтись.
Но через некоторое время сферы сдвинулись еще раз, потом еще и еще.
Как это получалось, я не мог понять, но получалось неизменно. И с какого-то момента я почувствовал, что Эльза начинает мне нравиться.
Во всяком случае, с нею я ощущал какой-то странный покой – какого не находил потом ни с кем, включая изощренных девчонок у Андрея.
Набравшись знаний, я стал понимать, что Эльзе со мной тоже хорошо.
Свои эмоции она пыталась скрывать, всегда говорила, что этот раз – последний.
Я не спорил, не возражал, считался с установленными ею правилами игры.
Ведь я был ничтожным школьником, а Эльза – студенткой, что автоматически поднимало ее на высокий уровень. Разница возрастов в четыре года ничего не значила, но разница статусов оказывалась серьезной.
Очень быстро я почувствовал, что она относится ко мне слегка по-матерински.
Но это не мешало ей получать все нужные удовольствия.
Еще через некоторое время я понял, что Эльза страдает от невостребованности.
Женщин в нашем городе – как и во всей России – имелось в избытке, мужчинам требовались обильная грудь и длинные ноги. У моей первой женщины ничего этого не имелось, ее легкая фигурка привлекала лишь тонких ценителей, а таковых было мало.
Я в буквальном смысле слова носил Эльзу на руках и получал от того нешуточное удовольствие. Пожалуй, даже большее, чем соединение в постели.
Должно быть, она бы стала моей «постоянной девушкой» со всеми вытекающими обстоятельствами, не мешай жизненные условия.
Эльза тоже обитала в двухкомнатной квартире – с родителями и младшим братом.
Более того, имелась младшая сестра, но та была решительной и по достижении совершеннолетия стала жить то с одним, то с другим мужчиной, умея находить обеспеченных площадью.
Впрочем, природа отдохнула на старшей сестре – младшая была красавицей со всеми необходимыми формами.
Какими ухищрениями: от выкраивания дневного времени, когда мы были уже свободны, а родители еще не пришли, до лифтовых площадок и засиженных наркоманами чердаков – приходилось пользоваться нам с Эльзой, не хотелось вспоминать.
Корень проблемы заключался не в том, что я был несовершеннолетним, а в общей непригодности этой страны для жизни нормальных людей.
Когда мне исполнилось восемнадцать, ничего не изменилось.
Ни один американец, снимающий мотель на час, не поверил бы, что так можно существовать.
Лучшими были позднейшие эпизоды, когда Эльза уже работала в городской детской больнице. При отделении существовала кафедра педиатрии и моей избраннице удавалось раздобыть ключ.
Там имелся хороший диван и нам удавалось расслабиться, не слушать разговоров в коридоре.
Поступив
