тем, что по его приказу здесь были замучены десятки, если не сотни его же соплеменников. И те воспоминания, что отражались на недоразвитой физиономии авашири – это были воспоминания о том удовольствии, которое он получал, убивая не в бою, а вытягивая жизнь медленно, по капле.
«А как же морро?» – мелькнула короткая и слепящая, как вспышка молнии, мысль, – «получается, что я уже не смогу отомстить за Фиальвана?»
Выходило, что так. Но Хаэлли вдруг подумал, что его союзник не обидится. А потом они снова встретятся под сводами Крипты, и тогда настанет великий, вечный сон.
– Ты – грязь под моими ногами. Ты не стоишь даже моих мыслей, – прошептал Хаэлли на родном языке. А потом, собравшись с силами, повторил на языке авашири. Может быть, даже с ошибками – преподаватели Дома и сами не шибко хорошо знали этот язык – но человек его понял.
– Ты будешь визжать, умоляя о пощаде, – пообещал он, – то, что с тобой сделал мой лекарь, было только началом.
Хаэлли закрыл глаза и постарался думать о том, что его матушка по-прежнему прекрасна, отец – все так же строг, а Риальвэ, младшему брату, уже нашли подходящую невесту. Но у Хаэлли было слишком мало красивых воспоминаний, его слишком рано забрали в Дом Охоты, и потому эльф отчаянно цеплялся за любую мелочь, которая могла его отвлечь: за гладкие резные перила мостика в саду, за первую драку с соседскими мальчишками, из которой он вышел победителем, и даже за огромное алое яблоко, которое он находил на столике рядом с кроватью. Он знал, что сочный плод приносит и оставляет матушка, и вместе с красивым яблоком она оставляла своему сыну частичку бескрайней, как океан, любви.
Вся беда была в том, что авашири слишком рьяно приступил к выполнению своего последнего обещания, и через несколько дней Хаэлли уже знал, что скоро очнется под сводами Крипты. Ему стало тяжело дышать, как будто легкие уже не принимали отравленный воздух казематов, кровавый туман перед глазами почти не рассеивался. Хаэлли с отчаянием утопающего продолжал цепляться за воспоминания, и, пожалуй, единственное, что ему еще хотелось – так это в последний раз увидеть дом, в котором появился на свет.
***
– Нашел, чем удивить, – сказал однажды кто-то рядом, – или думаешь, я мяса не видел?
– Это эльф! – возмутился знакомый голос, – эльф, понимаешь? В моих землях!
– В любом случае, это подыхающий эльф. Вот я и говорю, мой любезный Ариас, меня этим не удивишь.
Оказывается, так звали палача, и Хаэлли вяло удивился тому, что такому ничтожеству при рождении было дано благозвучное в общем-то имя.
– Я думал…
– Вот это, пожалуй, отменная новость. Ты думал, Ариас?
– Я думал, что узнаю, что он здесь делал. Из его груди выдернули эльфийскую стрелу, мой дражайший Лерий, а это уже кое-что да значит.
– Действительно, – задумчиво сказал незнакомец, – насколько мне известно, наши остроухие соседи подобными
