помогая ему снять с себя трусы. Он снял и залез на меня. Его угловатое тело давило неприятно и больно. Долго не мог вставить член. Наконец вставил, начал двигаться. Я закрыла глаза и терпела – беззвучно и послушно, как мышь, которую жрёт кот.
И вскоре это кончилось. Странное и гадкое. Но не самое плохое в ту ночь. Потому что потом он полночи блевал в постель.
А дальше пошли повседневные хлопоты молодой матушки. Мужу дали приход в одном захолустном сельце – каждые выходные, праздничные дни мы мотались туда. Так, понемногу, стала наседать мыслишка, что жизнь моя устроена на долгие годы, и учёба в университете мне ни к чему. В итоге, бросила – отсекла прошлое, будто оно сплошь бесполезная дрянь.
Тогда я ни о чём не жалела. Думала: все-все эти жертвы боженька в какую-то книгу жизни запричтёт – и будет мне хорошо там, на небесах, а в этой жизни уже ничего не нужно. Все пути назад, к обычному человеческому бытию, себе отрубала – по сути, убивала себя – и получала от этого странное наслаждение.
Отец квартиру на меня переписал, так я её продала и деньги тут же мужу. Муж говорил, что пока жена от своего мужа материально независима, он ей не глава, а если муж не глава семьи – то это и не семья. Всякому мужу глава Христос, а жене глава – муж, – вот как должны жить православные.
Когда продавала квартиру, отец попытался вмешаться, отговорить, но я и слушать ничего не пожелала. В тот момент отец был для меня не как отец, а как вероотступник и почти безбожник. Такого нельзя слушать. Через него говорит мир и сам «князь мира», дьявол.
Потом я много раз вспоминала этого «дьявола», но стало слишком поздно. Деньги за квартиру муж использовал по своим нуждам, мне ничего не дал. С отцом ссора вышла, и мы больше не виделись до самой его смерти. Пути назад, которые я так старательно обрубала, обрубились слишком скоро – оглянуться не успела. Раз – и как собака на цепи у хозяина. То есть мужа.
В той деревне муж служил два или три года. За это время я дважды была беременна, и оба раза был выкидыш. Муж злился, ему как священнику, видите ли, неприлично не иметь детей. Говорил, что если не рожу, то уйдёт в монахи. Я чувствовала себя виноватой, и он охотно пользовался этим. Особо когда возвращался домой навеселе.
– Ты холодная потому что, а нужно теплоту женскую иметь, – учил он. – Ласкаться надо к мужу, любовь возгревать.
Вот удивительно, как быстро молодые попы научаются всем этим церковным интонациям и словечкам. Ещё ведь недавно вроде был обычный парень, и вот уже настоящий батюшка: «возгревать» и прочее. Голос тихий, но властный, поучительный.
Женщину же ласке и теплоте учить не надо. В ней самой природой это заложено. Бессознательно, как инстинкт.
Я старалась и возгревала – когда по желанию, когда через силу. От него любая прихоть. Только намекни. Возгрею. Обласкаю. Полюблю.
– Грех это, – после того ворчливо бормотал он, спешно пряча свой обмякший член, но вскоре снова хотел «возгревать».
И раз от раза делал это всё грубее, с какой-то мужицкой злостью – с нарочитой силой, с молчаливой издёвкой, точно я и не человек вовсе, а всё равно что корова на дворе, которую надо время от времени доить: нукась-ка, матушка,
