Уж я-то его знаю.
Врать – плохо. От вранья на душе делается погано, и тем поганее, коли врёшь человеку, который так здорово помог тебе в жизни. Я не хотела врать Фиме, но врала. Отец Лука приезжал ко мне ещё несколько раз. Пока я не осознала, что этому не будет конца и надо бежать. Бежать без оглядки – от этой бессовестной связи, от этой елейной удушливости, от этого лукавства.
Вариантов, куда бежать, у меня было немного. Точнее – лишь один. Мать после долгого молчания вдруг позвонила и сказала, что она слышала от кого-то, будто бы где-то в области открылся женский скит в честь блаженной Ксении Петербургской и там требуются послушницы. Мол, у них хозяйство и молитва, больше ничего. Райская глухомань. Самое место, чтобы замаливать мой грех. Если поеду – вот тебе родительское благословение. А нет – то Бог с тобой. «Бог с тобой» у неё значило «прощай навсегда».
Её излюбленный метод воспитания: разжечь во мне жгучее чувство вины, поставив перед выбором – либо сделай, как велено, либо не подходи к матери. Вот и тогда – не знаю, чего во мне было больше: желания убежать из того дерьма или же угодить ей. Ах, мамочка, за что ты так со мной? Тебе-то я что такого сделала?
Скит Ксении Петербургской находился в типичной русской дыре, в которую попасть не намного легче, чем выбраться из неё. Три часа на поезде до последнего городка на этой железнодорожной ветке. Оттуда автобусом до забытого богом районного посёлка ещё час, здесь край цивилизации. Дальше – как можешь, так и добирайся. Я дала пятьсот рублей таксисту-шабашнику, и тот довёз меня до села, где заканчивалась асфальтированная дорога. Потом пешком километров десять. Лужи, грязь, беспросветная осень вокруг и такая же беспросветная осень в душе… В русскую дыру нельзя приезжать осенью: верная депрессия, а если тебе и без того плохо, будет в сто раз хуже.
Я шла по этой грязи невесть куда и никак не могла выгнать прочь из головы беспокойные мысли, что зря меня сюда принесло. В пустынных и одичалых полях пугающе завывал ветер, истошно каркали вороны и шумели голыми кронами одинокие деревья. Мне хотелось повернуть назад, приехать домой, закутаться в одеяло и блаженно уснуть навсегда. Только где мой дом? Куда возвращаться? Некуда…
В скиту меня приняли равнодушно. Только предупредили сразу:
– У нас строго. Послушание превыше поста и молитвы. Постницы и молитвенницы городские нам не нужны, нам нужны рабочие руки. Будешь работать – оставайся, а нет – мы тут никого насильно не держим.
Долго я не выдержала. Там бабы сильные нужны, готовые за двух мужиков работать, – скит держал скотину, большое хозяйство, – а я дохлая и непривычная к такой тяжёлой работе.
По совету одной из сестёр поехала в посёлок. В посёлке при храме Трёх Святителей была православная община. Говорили, что помогают людям в трудных жизненных обстоятельствах. На деле же что-то наподобие секты – собрались в тёмную стаю всякие православные маргиналы, «спасающиеся от антихриста»: ИНН-щики, царебожники, концесветники. За кров и питание они требовали ездить по церквям с ящиком для пожертвований.
Я
