но был почти незаметен на фоне модного интерьера. Тем более хозяин открыл створку окна:
– Вот это и была ее комната.
– У вас цветок сохнет, – Настя указала на высокую драцену в керамическом горшке. – Все листья желтые.
– А кому он нужен?
– Все-таки жалко…
– Значит, жалостливая? – И снова ей что-то очень не понравилось в его тоне и во взгляде маленьких, глубоко посаженных глаз. Но девушка боялась меньше, чем прежде. Теперь она видела – перед ней пожилой, больной человек.
– Я спросить хотела… – сказала Настя, выдержав паузу. Иногда это удавалось настолько хорошо, что с ней даже начинали считаться. – Почему Юлия Федоровна не давала Николаю развода? Вы говорите, что они вместе не жили.
– Не давала, – тот не поставил, а бросил перед нею чашку с чаем, так что на столе образовалась лужица. – Не давала – значит, не желала.
– Но почему?
– Много ты понимаешь! Молодая еще.
Сам хозяин к чаю даже не прикоснулся. Он расхаживал из угла в угол, от стены к стене, как будто измерял комнату шагами. Наконец остановился:
– Замужем была?
– Нет.
– А хотела бы?
Настя понимала, что смущаться глупо, но все-таки смутилась.
– Конечно, хотела бы, – ответил за нее хозяин. Теперь она рассмотрела, что то был еще не очень старый мужчина, с обрюзгшим, серым лицом. – Все хотят, да не у всех получается.
– К чему вы это? – Настя окончательно растерялась. – Я и не думала выходить замуж.
И снова солгала, но ей очень не хотелось говорить правду этому человеку. Впрочем, он все равно ей не поверил и как-то нехорошо рассмеялся.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать три, а что? – Девушка почему-то ощутила себя загнанной в угол.
– Самая пора рожать.
– Какое вам до этого дело? – Тут она окончательно потеряла терпение. Этот человек касался того, о чем она боялась говорить даже с родителями, не желала думать наедине с собой. Да, ей хотелось бы иметь ребенка. Очень хотелось бы! Но… Как он смеет над ней издеваться?!
– Прямое дело, – отрезал мужчина. – Моя вот дочь в свои тридцать три так и не родила. Остался я без внуков. И кому все это оставить?
Он выразительно обвел взглядом стены. Настя пожала плечами:
– Все равно, я не при чем. А вам, конечно, сочувствую.
– Не ври, – оборвал он девушку. – Лучше скажи, сколько ты с ним прожила?
– Полгода.
Правда вырывалась автоматически.
– И что он тебе говорил о моей дочке? – в голосе снова зазвучали слезы.
– Почти ничего, – Настя невольно жалела этого постаревшего, одинокого человека, оставшегося после смерти дочери наедине со своими истериками и лопнувшими трубами в ванной. – Говорил, что не живет с ней. Говорил, что хочет развестись, а она – нет.
