и на Полину даже не взглянул. Она постояла-постояла в дверях, вошла и села на плетеную корзину, которая помещалась в ногах императорской кровати. Гуччи трясся у нее на руках, лохматые уши дрожали.
Троепольский мельком глянул на них и продолжал рыться.
– Зачем ты его сюда приволокла?
– Он все время со мной. Он один не может. – Здорово, – оценил он.
– Что ты ищешь?
– Очки, черт возьми!
– В кресле лежат какие-то очки.
– Они мне не подходят.
Не мог же он сказать ей, что это те самые, в которых он был в кутузке, и теперь вряд ли он сможет когда-нибудь их носить! Надо было выбросить их вместе со всем остальным барахлом, а он пожалел.
Полина смотрела ему в спину – длинная мужская спина с цепочкой позвонков.
– Арсений, поговори со мной, пожалуйста.
– Я говорю.
– Что случилось? Ты понимаешь, что случилось?
Он наконец нашел очки, нацепил их и посмотрел на нее – так, что она непроизвольно подвинулась на плетеной корзине. Гуччи тоненько заскулил.
– Я понимаю, что случилось. Федьку убили.
– Зачем?! За что?!
– Вот этого, – сказал он любезно, – я как раз не понимаю.
– У него что-то украли?
– У него нечего красть. Компьютер на месте, а больше у него ничего нет.
– Ты… посмотрел?
– Нет. Я не смотрел. Но красть у него нечего.
– А с компьютером?.. Все в порядке?
Он дернул вторую полированную дверь, открылись полки от пола почти до потолка, и опять стал ожесточенно копаться. Очки взблескивали на носу.
– Полька, о чем ты меня спрашиваешь?
– О Федином компьютере.
Он перестал рыться, но не обернулся.
– Ты спрашиваешь, не влез ли я в Федькин компьютер сразу после того, как нашел его с проломленной башкой?..
Именно об этом она его и спрашивала, потому что это был очень важный вопрос. Самый важный вопрос. Полина знала это, а Троепольский не знал.
– Я не копался. Ты что? Идиотка? Я приехал к нему за печатью, открыл дверь и… и… – Теперь он смотрел на нее, не мигая, и от неловкости она еще подвинулась назад и нервным движением закинула за плечо прядь черных волос. И перехватила свою придурочную собаку, которая возилась у нее под мышкой.
– Если бы я не парился в пробке, если бы не ошибся подъездом, если бы лифт быстрее приехал, он был бы жив! Жив! А ты, твою мать, говоришь – «компьютер»! За каким хреном мне сдался его компьютер, когда я не успел! А мог успеть!..
– Ты ни в чем не виноват, – быстро сказала она, – жизнь не знает сослагательных наклонений.
Про эту жизнь, которая «не знает сослагательных наклонений», он был наслышан. Только что по всем телевизионным каналам отгремели поминки по тирану, почившему полвека назад, и во всех репортажах, зарисовках и «документальных детективах»
