Такой капитальный труд.
– Да уж. – По голосу Корки чувствовалось, что его одолевают сомнения. – Понимаете, Берти, что-то в нем меня смущает. Через полчаса придет дядюшка смотреть работу, а я… Сам не знаю почему, но мне нужна ваша моральная поддержка.
Так, все ясно, я ввязываюсь в какую-то неприятную историю. Тут, конечно, не обойтись без благожелательного участия Дживса.
– Думаете, старый хрыч не оценит? Будет рвать и метать?
– Не исключаю.
Я вспомнил краснорожего детину в ресторанчике и попытался представить себе, как он рвет и мечет. Очень убедительно получилось.
– Приду, – твердо пообещал я в телефонную трубку.
– Вот спасибо!
– Но при одном условии: я возьму с собой Дживса.
– Возьмете Дживса? Это еще зачем? Нечего ему тут делать! Ваш кретин Дживс как раз и придумал тот идиотский план, из-за которого…
– Слушайте, Корки, если вы думаете, что я жажду встретиться с вашим сумасшедшим дядюшкой один на один, без Дживса, который выручит из любой передряги, то вы глубоко заблуждаетесь. Да я скорей в клетку с дикими зверями войду и вцеплюсь зубами льву в загривок.
– Ладно, пусть приходит, – согласился Корки. Без особой радости, однако ж согласился. Я вызвал звонком Дживса и объяснил ему сложившееся положение.
– Я к вашим услугам, сэр, – ответил Дживс.
Мы застали Корки возле двери, он разглядывал портрет, стоя в оборонительной позиции, как будто ожидал, что тот бросится на него.
– Берти, остановитесь там, где вы сейчас, – сказал он, не двигаясь с места. – А теперь скажите мне честно, что вы об этом думаете?
Свет из большого окна падал прямо на портрет. Я внимательно в него всмотрелся. Потом шагнул чуть ближе и снова всмотрелся. Вернулся на прежнее место, потому что оттуда все выглядело не так катастрофично.
– Ну что? – взволнованно спросил Корки.
Я задумался.
– Конечно, старина, я видел ребенка всего один раз, да и то не больше минуты, но… Он, если не ошибаюсь, и в самом деле на редкость противный младенец, правда?
– Но ведь не до такой же степени, как на моем портрете?
Я снова всмотрелся в портрет, и совесть не позволила мне покривить душой.
– Нет, старина, вы чересчур увлеклись.
Корки нервно откинул пятерней волосы со лба и застонал.
– Вы правы, Берти, конечно, правы. Какая-то чертовщина творится с этим проклятым портретом. По-моему, мне нечаянно удалось сделать то, чего всегда добивался Сарджент, – написать душу модели. Я проник сквозь оболочку внешнего, поверхностного, и изобразил на полотне душу ребенка.
– Помилуйте, у новорожденного младенца и такая черная душа? Когда бы он успел так погрязнуть в пороках? Что вы скажете, Дживс?
– Я склонен согласиться с вами, сэр.
– У него… Корки, у него какой-то странный плотоядный взгляд, вы не находите?
