была.
Обтер он усы-бороду, Богу помолился и говорит:
– Пойду-ка я, старуха, на люди – рассказывать, какó чудо у нас случилось. Это слыханное ли дело, чтобы вареная щука из латки ушла? А уж из рабника, из-под аржаной корки, – такого дива и на веках не бывало!
Старуха говорит:
– Ступай, батюшка, ступай! Расскажи!
Вот пришел он то ли в Беричиво, то ли в Маркомусы, – глядит, – тоже старик со старухой сидят, обедают.
– Хлеб да соль, люди добрые!
– И тебе хлеба кушать, добрый человек. Заходи с дороги.
Сидят за столом, обедают – тут хозяева, тут гость, старик и рассказал про щуку-то.
– Вот, – говорит, – чудо какое: не у другого, не у третьего, в своем дому!
А хозяин ему отвечает:
– Это что! Вот со мной было – почудней твоей щуки. Погоди, я тебе расскажу, а ты послушай. Было это годов полста назад. Я еще молодой был. И вот оженили меня родители. Взяли женку из богатого дома. Хорошая родня попалась – тесть степенный, теща ласковая, а свояк разбитной.
Одна беда, – женка хоть красивая, да гулливая. Года со мной не прожила – завела полюбовника. Мне-то самому невдомек, да люди сказали.
Вот один раз собрался я в лес за дровами, запрег лошадь, выехал за околицу. С полчала времени постоял, а потом и воротился потихоньку да и спрятался на дворе.
Как стемнело, слышу я, что моя хозяйка со своим дружком в избе гуляет.
Я скорей в избу. Только шагнул, женка ко мне навстречу.
– А, – говорит, – воротился? Подглядывать за мной вздумал?
Да как хлестнет меня плеткой:
– Был молодец, стань жеребец.
И стал я жеребцом.
Выпустили меня в поле. Я день хожу, и другой хожу… И раздумался: что же мне теперь делать-то? Дай-кось к себе на двор понаведаюсь, не помилует ли жена?
Только я в подворотню, а она тут как тут. Хлестнула меня плеткой, и стал жеребец кобелем.
Испугался я – мечусь по двору, а она за мной. Я под крыльцо, и она под крыльцо, я на сарай, и она на сарай. До той поры плеткой меня возила, покуда я на улицу не выскочил.
Тут она скорей подворотню заставила, и остался я на вольной воле.
Не успел дух перевести, набежали собаки и давай меня грызть-трепать. Охти-мнеченьки! Кое-как урвался я от собак, махнул в лес и по лесу бегу, бегу – сам не знаю, близко ли, далеко ли…
Есть мне нечего, истощал весь. Вижу падину, а есть не могу: ведь человеком был!
Смотрю, на одной поляне пастух ходит с коровами. Манит меня пастух к себе, а я не смею близко подойти.
«Бить, – думаю, – будет, дак опять беда».
Ну, да голод – не тетка. Слышу: пахнет жареным, и осмелел помаленьку. Поджал хвост, подошел поближе.
Пастух мне кусочек кинул. Я съел и гляжу, что дальше будет. А он и еще кинул, и еще… Я уж сыт стал, а пастух все кидает…
– Ах ты! – говорит. – Надо на деревню бежать, хоть хлебца еще принесть.
Побег он на деревню, а я около стада хожу, присматриваю.
