и молитвы с горцами
Одно дело читать о местах за Хайберским проходом, другое дело быть там. Мрачный Хайбер теперь показался мне дружелюбным. Я почувствовала, что отдана на милость всего, что могло таиться за этими жуткими каменными глыбами. Словно я что-то оставила за этим турникетом; я могла только надеяться, что не отвагу! Ни грана приветливости не было в этих голых холмах. Впрочем, времени на все эти мысли у нас было немного: вскоре мы соединились с группой соплеменников мужа, которую послали нам навстречу, едва мы несколько углубились в Свободную землю пуштунов – так они называют этот край.
Все это были молодые люди – высокие, прямые, гибкие. Они по очереди обнялись с моим мужем, поздоровались с нами обоими и дали ружейный залп в воздух, воскликнув на своем мелодичном пушту: «Добро пожаловать на землю свободных! Привет невестке нашего благородного вождя!» Эти люди двинулись впереди, расчищая, так сказать, дорогу, мы же неторопливо ехали за ними на наших пони. Ужасы, о которых я слышала и читала на моей почти уже немыслимой родине, представились сейчас далекими и нестрашными. Даже если бы вдруг понадобилось проявить отвагу, на этих доблестных воинов можно было бы спокойно рассчитывать.
Мы ехали и ехали; скалам, казалось, не будет конца. Раньше я и вообразить не могла таких гор. Вперед и вперед, пока не настало время подкрепиться. Трудно было представить себе, где тут можно раздобыть еду, но за очередным поворотом оказалось жилище местного хана. Поистине надо быть уверенным в здешнем гостеприимстве, когда пускаешься в путь с отрядом в тридцать человек; с немалыми опасениями я поняла, что мы намерены положиться на доброту этого хана.
Когда мы приблизились к обнесенному стенами форту (до форта, где обитал мой свекор, оставалось около тридцати миль), часовые окликнули нас:
– Друзья или враги?
– Друзья, и мир вам! – ответили наши люди.
– Добро пожаловать, и мир вам! – сердечно (и, вероятно, с облегчением) отозвались часовые. Ворота открылись, наша охрана расступилась и, дав нам въехать на пони, тут же последовала за нами и закрыла за собой ворота. Спешиваясь, я заметила, что у ворот стоят двое часовых.
Хан оказался рослым, дородным, веселым человеком, вооруженным, одетым в шальвары и долгополый расшитый кафтан, с огромным тюрбаном на голове. Он оказал нам истинно горское гостеприимство. После долго перехода не очень-то хотелось выслушивать приветственные речи, но обычай этого требовал, и кто-кто, а старый хан умел принять людей как следует. Явилась служанка и взяла на руки Маргарет, нашу маленькую дочурку, а две другие пригласили меня следовать за ними. Мы пересекли двор и вошли в дом. Здесь нас ждало еще одно приветствие; затем нас с Маргарет отвели в женские покои, а Саид остался снаружи. В помещении были толстые стены и маленькие окна, пол покрывали персидские и бухарские ковры, к голым выбеленным стенам были прислонены огромные подушки-валики. По-видимому, это была семейная гостиная. Благодаря отсутствию картин, орнаментов и мебели она располагала к покою и отдыху.
