вать его. Эта мысль ему понравилась, но начать сразу он не мог, поскольку пришло время лететь в Индию, где невозможно было побыть в одиночестве. Вернувшись в Калифорнию в феврале 1983 года, он надиктовал на новенький магнитофон Sony первую из записей, приведенных в этой книге. Все записи, кроме одной, были надиктованы Кришнамурти в его доме под названием Пайн-Коттедж, расположенном в долине Охай, Калифорния, в восьмидесяти милях к северу от Лос-Анджелеса. Он диктовал по утрам, лежа в постели после завтрака, в те часы, когда никто не мог его потревожить.
Вначале Кришнамурти жил в Пайн-Коттедж со своим братом – они снимали дом своего друга с 1922 г. Именно в этом доме в августе 1922 года он получил духовный опыт, изменивший всю его жизнь. Вскоре после этого для переоформления на Кришнамурти дома и прилежащих к нему шести акров земли был основан Фонд Кришнамурти. В 1978 году к старому дому был пристроен красивый новый. В старом доме сохранились его первая спальня и маленькая гостиная.
Устные записи Кришнамурти, в отличие от рукописей, порой были незаконченными, а голос иногда был едва слышим из-за удаленности микрофона. Для того чтобы текст был понятен читателю, потребовалась небольшая редактура – в этом отличие этой книги от «Записных книжек» и «Дневника». Некоторые из записей представляют собой диалог с воображаемым собеседником.
Чтение этой книги очень сближает с Кришнамурти, порой создается ощущение погружения в его сознание. Здесь вся суть его учения, а описания природы, с которых он начинает большинство своих записей, погружая в состояние внутренней тишины тех, кто видит в нем не только философа, но и поэта, предоставляют возможность интуитивно воспринять последующие слова. В тексте встречаются повторения, но они, по всей видимости, указывают на тот факт, что каждый день для Кришнамурти был совершенно новым, свободным от бремени прошлого.
Удивительно, что последняя запись – возможно, самая прекрасная – о смерти. Это последние слова Кришнамурти, записанные им в одиночестве. Двумя годами позже он оставил этот мир в той самой спальне в Пайн-Коттедже.
М. Л.
Охай. Калифорния
Пятница, 25 февраля 1983 г.
У реки растет дерево, и вот уже несколько недель мы наблюдаем за ним, день за днем, начиная с предрассветного часа. Солнце медленно поднимается над линией горизонта, над деревьями, и наступает миг, когда это дерево внезапно становится золотым. Каждый его лист светится жизненной силой. Проходит час, потом другой, нечто необыкновенное разливается по всей местности, над рекой; неважно, как называется это дерево – важна лишь его красота. Солнце поднимается еще выше, и листья дерева начинают трепетать, танцевать. С каждым часом дерево преображается. В предрассветный час оно кажется темным, безмолвным, отрешенным и полным достоинства. Но когда начинается день, листья, освещенные солнцем, танцуют, и от этого дерева исходит особое ощущение, присущее чему-то невероятно прекрасному. К середине дня его тень становится длиннее; дерево уже способно защитить от солнца: можно сидеть в его тени, общаясь с ним, как с другом, и не чувствуя одиночества. Сидя в его тени, ощущаешь связь с этим деревом, глубокий покой, защищенность и свободу, которая знакома только деревьям.
К вечеру, когда заходящее солнце зажигает западную часть небосвода, дерево темнеет и теряет свои краски, словно погружаясь в себя. И вот уже небо стало красным, потом желтым, потом зеленым, но дерево остается неподвижным, незаметным и покоится в ночи.
Установив связь с этим деревом, ты обретаешь связь со всем человечеством. Ты теперь в ответе за это дерево и за все деревья в мире. Но если у тебя нет связи с живыми существами этой земли, ты можешь утратить связь с человечеством, с другими людьми. Мы никогда не присматриваемся к особенностям дерева; мы никогда не касаемся его по-настоящему, не чувствуем его твердость, его шершавую кору, не слышим звука, присущего этому дереву. Нет, это не тот звук, который издает ветер, проносясь сквозь его листву, и не шепот утреннего бриза в его кроне, а его собственный звук – звук ствола и безмолвный звук корней. Чтобы слышать его, нужно обладать необычайной чувствительностью. Это не людской гам, не болтовня нашего ума, не грубые голоса бранящихся и воюющих людей, а звук, являющийся частью мироздания.
Странно, что мы так мало связаны с природой: с насекомыми, с прыгающей лягушкой, с филином, ухающим в горах и призывающим свою подругу. Похоже, мы не чувствуем других живых существ, обитающих на этой земле. Если бы мы могли установить глубокую связь с природой, то никогда не убили бы живое существо, чтобы удовлетворить свой аппетит; никогда не стали бы причинять вред ради своего блага, не подвергли бы вивисекции ни обезьянку, ни собаку, ни морскую свинку. Мы нашли бы другой способ заживить свои раны, исцелить свои тела. Но исцелить свой ум – это совершенно иная задача. Это исцеление происходит постепенно, когда мы вместе с природой – с этим плодом, висящим на апельсиновом дереве, с этой травинкой, пробивающейся сквозь бетон, с этими горами, окутанными пеленой облаков.
Это
