он смахивал на фавна. Жену его, низенькую, крикливую, неряшливо одетую, с гнилыми зубами, звали Дамарис. Хотя ей медведь на ухо наступил, она целыми днями громко распевала всякие мелодии и делала это так зажигательно, что казалось, она не только поет, но и отплясывает.
Тарелки, стаканы не мыли, а простыни не стирали, пока заложницы не начинали протестовать. Туалетом разрешали пользоваться лишь четыре раза в день, а по воскресеньям он вообще был закрыт, потому что хозяин с хозяйкой уезжали из дому и боялись, что соседи, услышав в их отсутствие звуки смываемой воды, заподозрят неладное. Охранники тогда мочились прямо в умывальник или в сливное отверстие душа. Дамарис кидалась наводить порядок, только когда становилось известно о скором прибытии вертолета с начальниками, тут она быстро, с проворством пожарников, начинала поливать полы и стены водой из шланга. А так она каждый день смотрела до часу телесериалы, в час бросала в скороварку продукты, предназначавшиеся для обеда: мясо, зелень, картошку, фасоль – все вперемешку. И ставила кастрюлю на огонь, дожидаясь свистка, по которому ориентировалась, что варево готово.
В частых стычках с мужем Дамарис проявляла неукротимое бешенство и такое богатое воображение по части ругательств, что порой ее словесные находки были прямо-таки вершиной творческого озарения. У супругов было две дочери, девяти и шести лет; они ходили в школу по соседству и иногда приглашали к себе друзей посмотреть телевизор или поиграть в патио. По субботам, но не каждую неделю, к девочкам приходила учительница; а шумные хозяйские приятели могли заявиться вообще в любой день, и тогда устраивались импровизированные вечеринки с музыкой. В такие дни комнату заложниц запирали на задвижку, радио заставляли выключить, телевизор разрешали смотреть без звука. Запрещалось и ходить в туалет, даже в случае крайней нужды.
К концу октября Диана Турбай стала подмечать, что у Асусены какой-то озабоченный, грустный вид. Она целыми дня молчала, ко всему была безучастна. Поначалу Диана не удивилась, зная, что Асусена умеет полностью абстрагироваться от окружающей действительности. Особенно ярко это проявлялось, когда она читала, и уж тем более – когда читала Библию. Однако теперь она не просто ушла в себя, а явно чего-то боялась и была необычно бледна. Когда Диана пристала к ней с расспросами, Асусена поделилась с ней своими опасениями: ей уже две недели казалось, что она беременна. Подсчеты ее были ясны. Она находилась в плену уже больше пятидесяти дней, и за это время у нее уже два раза не было месячных. Сочтя это прекрасным известием, Диана запрыгала от радости – такие реакции были для нее характерны, – однако озабоченность Асусены тоже была ей понятна.
Вскоре после похищения дон Пачо пообещал узницам, что в первый четверг октября их освободят. Похоже, обещания начинали сбываться, потому что условия жизни Дианы и Асусены сильно переменились: с ними стали лучше обращаться, лучше кормили, не так стесняли свободу. Однако дата освобождения постоянно переносилась. В обещанный четверг
