дет за эти десять лет! Ни Зоны, и… ничего! А я… за эти десять лет сдохну! (Плачет.)
СТАЛКЕР. Господи, тюрьма! Да мне везде тюрьма. Пусти!
ЖЕНА. Не пущу! (Пытается его удержать.)
СТАЛКЕР (отталкивает ее). Пусти, тебе говорят!
ЖЕНА. Не пущу!
Сталкер уходит в комнату, возвращается с курткой в руках и выходит на улицу, хлопнув дверью.
ЖЕНА (кричит). Ну и катись! И чтоб ты там сгнил! Будь проклят день, когда я тебя встретила, подонок! Сам Бог тебя таким ребенком проклял! И меня из-за тебя, подлеца! Подонок!
Рыдая, падает на пол и бьется в истерическом припадке.
Слышен шум проходящего поезда.
Выйдя из дома, Сталкер переходит через железнодорожное полотно и останавливается – очевидно, заметив Писателя. Слышен голос Писателя за кадром.
ПИСАТЕЛЬ. Дорогая моя! Мир непроходимо скучен, и поэтому ни телепатии, ни привидений, ни летающих тарелок… ничего этого быть не может. Мир управляется чугунными законами, и это невыносимо скучно. И законы эти – увы! – не нарушаются. Они не умеют нарушаться.
На экране – Писатель и Дама. Писатель говорит, нервно расхаживая вокруг нее.
ПИСАТЕЛЬ. И не надейтесь на летающие тарелки. Это было бы слишком интересно.
ДАМА. А как же Бермудский треугольник? Вы же не станете спорить, что…
ПИСАТЕЛЬ. Стану спорить. Нет никакого Бермудского треугольника. Есть треугольник а бэ цэ, который равен треугольнику а-прим бэ-прим цэ-прим. Вы чувствуете, какая унылая скука заключена в этом утверждении? Вот в средние века было интересно. В каждом доме жил домовой, в каждой церкви – Бог… Люди были молоды! А теперь каждый четвертый – старик. Скучно, мой ангел, ой как скучно.
Теперь видно, что они стоят у элегантного автомобиля.
ДАМА. Но вы же сами говорили, что Зона – порождение сверхцивилизации, которая…
ПИСАТЕЛЬ. Тоже, наверное, скука. Тоже какие-нибудь законы, треугольники, и никаких тебе домовых, и уж, конечно, никакого Бога. Потому что если Бог – это тот самый треугольник… хм, то и уж просто и не знаю…
Дама кокетливо смеется. Она совершенно выпадает из антуража фильма – со вкусом одета, причесана, оживлена. Писатель, хоть и не выглядит таким пришибленным, как Сталкер, и вполне прилично одет, все-таки принадлежит нищему и грязному миру, который уже проявился на экране.
Писатель видит Сталкера.
ПИСАТЕЛЬ. Э-э… Это за мной. Прелестно! Прощайте, друг милый. Э… извините, м-м… (Сталкеру) эта дама любезно согласилась идти с нами в Зону. Она – мужественная женщина. Ее зовут… э… простите, вас, кажется, зовут… э…
ДАМА. Так вы что, действительно сталкер?
Появляется Сталкер, подходит к машине. Теперь, при дневном свете, видно, что голова его не то обожжена, не то изуродована лишаем.
СТАЛКЕР. Сейчас… Я все объясню. (Подходит к Дале и говорит неразборчиво.) Идите…
ДАМА (Писателю). Кретин!
Садится в машину и уезжает.
СТАЛКЕР. Все-таки напились?
ПИСАТЕЛЬ. Я? В каком смысле? Я просто выпил, как это делает половина народонаселения. Другая половина – да, напивается. Женщины и дети включительно. А я просто выпил. (Глотает из бутылки).
Они подходят к бару. Сталкер проходит внутрь, Писатель на крыльце спотыкается и падает.
ПИСАТЕЛЬ. Черт, поналивали тут…
Бар. За столиком Профессор пьет кофе. Это угрюмый и замкнутый на вид человек. Он в куртке, темной лыжной шапочке, у ног – рюкзак. Сталкер пожимает руку бармену, что-то говорит ему, поворачивается к Профессору.
СТАЛКЕР. Пейте, пейте, рано еще.
В бар вваливается Писатель.
ПИСАТЕЛЬ. Ну что? Может, по стаканчику на дорогу, а? Как вы считаете? (Ставит на стол Профессора свою бутылку, берет у стойки стаканы.)
СТАЛКЕР. Уберите это…
ПИСАТЕЛЬ. А-а, понятно. Сухой закон. Алкоголизм – бич народов. Ну что ж, будем пить пиво. (Идет к бармену, тот наливает ему пива.)
ПРОФЕССОР (Сталкеру). Это что, с нами?
Профессор явно недоволен происходящим.
СТАЛКЕР. Ничего, он протрезвеет. Ему тоже туда надо.
ПИСАТЕЛЬ. А вы что, действительно профессор?
ПРОФЕССОР. Если угодно…
Писатель ставит на стол стаканы с пивом.
ПИСАТЕЛЬ.
