вернулся с двумя мутными рюмками и початой бутылкой «Китобойки».
– Я что думаю, – задумчиво сказал он, бережно наполняя рюмки, – ведь господин Савиш прямо в ордер попал, еще повезло, что старшего патрульного не ранил. Пробила пуля бумагу, а толку? Заарестовали нашего начальника, хоть и по дырявому ордеру. Что ж это получается, бумага нынче сильнее пули, а?
Они чокнулись и выпили. Маслянистая «Китобойка» обволокла горло, выдавила слезы на глаза. Патрульный закашлялся и китыхнулся.
– Бумажный меч надежней стали… – произнес Баклавский.
– Как вы сказали, господин инспектор?
– Так где же Чанг? Савиш?
– Я так понимаю, в головной все… Ох, тыква пареная, записка-то! Вы уж не серчайте, господин инспектор!
Патрульный поднял пресс-папье и подал Баклавскому сложенный листок.
Густое сплетение сиамских букв.
«Лук – два мешка.
Яблоки – семь ведер.
Китов пусть выторгует Май.
Мука – четыре килограмма.
Яйца – три десятка.
Покупать? Дайте знать, я позвоню».
– Еще по одной? – спросил патрульный, видя, как нахмурился старший инспектор.
Двадцать семь – это на Ручье. Что происходит? Как Чанга туда занесло? Его ли это рука? Баклавский узнал бы почерк помощника, но не по-сиамски.
«Покупать», – написал он на чистом листе «пневмы» и сунул его в чистую капсулу. За китов… За китов… Таких китов можно было сторговать за пятерку! Предусмотрительный ход – скрыть не последнюю, а третью цифру. Без нее – десять адресов на выбор в разных кварталах. Чтобы проверить все, понадобилось бы поднять на ноги всю полицию Пуэбло-Сиама. Двадцать семь – пятьсот сорок три.
Подписав капсулу, Баклавский рывком рычага отправил ее в путь. Потянулись долгие минуты. Выпили еще по одной. Потом зазвонил телефон.
– Побудьте пока в патрульной, – сказал Баклавский и снял трубку.
Крупные фигурные снежинки прилетали из сковавшей мир темноты и разбивались о стекло, как птицы.
– Он стрелял в меня, шеф, – сказал Чанг. – Стрелял в своего. У нас так не принято.
– Почему ты не отвез его в Новый порт? – спросил Баклавский.
– Он вопит как свинья даже от пустячной боли. Мне удобнее разговаривать с ним без посторонних.
– Чанг, – голос сорвался, пришлось откашляться. – Ты старший патрульный Досмотровой службы. Ты не можешь…
– Не беспокойтесь, шеф, мне не приходится применять силу. Почти. Шакал очень разговорчив.
– Чанг, – Баклавский постарался, чтобы его голос звучал убедительно. – Нужно…
– Я обещал заботиться о вас как об отце. А шакал продал вас за карточный долг и обещание вашего кресла, – голос Чанга состоял из презрения и ярости. – Мы еще не закончили с ним беседу.
Баклавский
