style="font-size:15px;"> – Да, я такой. Настоящий ураган. – Джоу оттеснил его, легко поднял ящик в одиночку и с грохотом опустил на тележку. – Вперед, селедка! Ну, чего застыл?
– Спросить кое-чего хочу. Можно?
– Валяй, только живей.
– А правду говорят, будто за то, что тебя какой-то козел назвал бирманцем, ты ему ножик в ливер засадил? – спросил парнишка.
– Брешут. Мы, бирманцы, ножом для мести не пользуемся. У нас для этого шелковая удавка предназначена. Знаешь, какое удовольствие услышать предсмертный хрип задыхающегося врага! А ножами мы любопытным селедкам вроде тебя языки вырезаем. А потом едим! Прямо сырыми! – Джоу сделал страшное лицо.
Парнишка несмело улыбнулся и навалился на рукоятку потяжелевшей тележки грудью.
До первой «санитарной паузы» Джоу едва дотерпел. Повышающий мужскую страстность отвар из стеблей «попрыгунчика», которым его потчевала прошедшей ночью толстуха Ванда, обладал сверх желаемого действия еще и побочным. Воистину ураганным мочегонным эффектом. Джоу знал об этом доподлинно, но применял средство снова и снова. Испытывать к Ванде страсть без отвара «попрыгунчика» было проблематично. С одной стороны, Ируд не отличался особой разборчивостью, когда дело доходило до постельных радостей. Баба, она баба и есть. Но с другой стороны… уж больно объемиста и бесформенна была Ванда. Чистый осьминог.
После того как сгинула в проклятых джунглях его Кэт, его тоненькая Козушка, женщин для Джоу попросту не осталось. Разве только в синематографе да в графических романах. Остальные представительницы нежного пола делились на чьих-то жен, доступных баб и незрелых девочек. Впрочем, первая и последняя категории рано или поздно сливались со второй. На взгляд Ируда, главной, а возможно, единственной. В конце концов, артистки, аристократки, даже плетельщицы принадлежали каким-то мужикам. И, надо полагать, с различной степенью легкости переходили из рук в руки. Как, бишь, выражается циник и кобель Энцо? «Нет женщин, которые отказывают. Есть мужчины, которые не умеют просить».
Одна-то была, мог бы возразить Ируд. Если бы решился побеспокоить пустою болтовней память о Козушке Кэт. Таинственная как чертенок и прекрасная как ангелочек. С фигурой подростка и темпераментом взрослой женщины, точно знающей, почем фунт тресковой печенки. Не «чистенькая», но и не из здешних шалав. Занималась Козушка неведомо чем, часто пропадала из города. Возвращалась загорелой, с цыпками на руках и волдырями от укусов насекомых. На расспросы отвечала смехом. А однажды – не вернулась. Ируду передали какую-то невразумительную писульку, из которой он разобрал лишь то, что Кэт скончалась от малярии и что могила ее находится в недоступном месте. Осознав, что Козушки больше никогда с ним не будет, Джоу запил. Чудовищно, буйно. Дневал и ночевал то в кабаках, то в кутузке. Тогда-то его и вышибли с верфей. Ему было все равно. Он спустил до гроша сбережения, которые откладывал на свадьбу с Козушкой; влез в долги, из-за которых пришлось заниматься делишками настолько грязными, что
