Вешая в шкаф свой синий деловой костюм, она вдруг запаниковала по поводу денег.
«Ты же не думаешь всерьез, что тебе удастся найти работу и какое-нибудь жилье в течение недели?»
Имоджен оглянулась по сторонам. Винс как будто стоял прямо у нее за спиной!
«Ради Бога, Имоджен, самое время тебе одуматься и прийти в себя! Ты ведешь себя невероятно глупо».
Может быть, так и было. Имоджен опустилась в одно из старых кожаных кресел в углу комнаты. До этого момента она все делала словно в припадке контролируемого безумия, сосредоточившись на своем плане. А теперь вот она, сидит здесь, и внезапно все кажется невозможно смешным и глупым. Он бы точно смеялся над ней, если бы узнал.
Бегство ничего не решает.
На этот раз у нее в голове снова зазвучал голос матери. Имоджен помнила, когда мама сказала ей эти слова. Не здесь, в Андае, а в Ирландии, после того как они уехали. Она чувствовала себя тогда ужасно несчастной среди серой и сырой ирландской зимы и поругалась со всеми, а потом, хлопнув дверью, заперлась у себя в комнате, заявив, что уйдет от них навсегда.
Ей было девять лет.
Она уже запихнула полдюжины футболок и пару розовых штанов в свою сумку с Барби, когда в комнату вошла Кэрол.
– Куда ты собираешься? – спросила она.
– В Андай, – сообщила Имоджен.
– Почему?
– Потому что здесь я все ненавижу!
– Правда?
– Да! Тут все по-другому. И все не такие. Всем на меня плевать.
– Агнесс и Берте не плевать.
– Да, они хорошие. Но все остальные – злые! В школе.
– Ты подружишься с кем-то, не волнуйся, – сказала Кэрол.
– Я их всех ненавижу! – крикнула Имоджен. – Я хочу домой.
– Солнышко, это и есть наш дом.
– Нет, это не наш дом! – возразила Имоджен. – Наш дом – это вилла «Мартин».
– Вилла «Мартин» не была нашим домом, – Кэрол обняла ее и привлекла к себе. – Ты же прекрасно знаешь, что она принадлежал месье и мадам Делиссандж.
– Но мы жили там так долго! Сами! – кричала Имоджен. – А потом ты взяла и все разрушила по своей глупости!
Теперь Имоджен вспомнила, какой болью исказилось лицо матери при этих словах, и невольно вздрогнула. Она была жестока, как бывают жестоки дети, не думала о чувствах Кэрол и знала только, что ненавидит все, все в этой своей новой жизни и не хочет здесь оставаться.
«Я была ужасным ребенком, – подумала она, подтянув колени к груди и опустив на них голову. – Только о себе думала. Ничего удивительно, что все повернулось таким образом. Может быть, все так и получилось именно из-за моего эгоизма».
Она минут пятнадцать сидела в кожаном кресле, свернувшись калачиком, обхватив колени руками и слегка покачиваясь.
