у меня чаще всего бурчит, как гризли, когда я наконец получаю сообщение от Алана: «Срочный прием заказов, йо! Буррито или бутер?»
– В каком смысле ты вернешь в обращение duh? – спрашивает Вэл.
Алан, ясное дело, сразу лезет в бутылку:
– Что тут непонятного?
На что Вэл возражает:
– Нельзя вернуть в оборот слово, которое никогда не было в ходу.
– Я тебя умоляю, Вэл, – драматично вздыхает Алан. – Duh очень даже было в ходу.
Традиция родилась с первого же года старшей школы: мы встречались у дверей и вместе шли в другой конец здания, где незанятые металлические шкафчики образуют своего рода закуток, который мы прозвали альковом. Там мы втроем усаживались на пол спиной к стене, вытягивали ноги, едва не задевая пробегающих мимо школьников, и возбужденно спорили о том, кто с кем, кто что сказал или сделал, или не сказал и не сделал, или, «господи боже, представляете», что случилось или не случилось, «ну просто смешно», или «ужасно», или «нечестно», или «скучно».
В алькове нас обычно наполняла уверенность, что здесь и сейчас мы проживаем лучшие дни нашей жизни.
– Ладно, – говорит Вэл, пока мы скидываем рюкзаки и располагаемся на полу. – Если ты решил возродить duh, то я верну «клево».
– Телеграмма-молния, – откликается Алан, – «клево» никогда не выходило из употребления.
– Сам факт, что ты упомянул телеграмму-молнию, лишает тебя права рассуждать, что в ходу, а что нет.
Я жую буррито, уставившись невидящим взглядом в бушующую поодаль толпу школьников и радуясь бессмысленной болтовне Алана и Вэл. Благодаря ей сохраняется иллюзия привычной жизни, и даже если это только иллюзия, она хотя бы отвлекает от «скелета в шкафу»: как наши пути разошлись на вечеринке у Лонгмайров два дня назад, о чем мы с тех пор ни разу не упомянули.
Вэл слегка толкает меня в бок:
– Эй, у тебя все еще отходняк или как?
– Хм… нет.
– Ты как-то отключаешься.
– Извини, – отвечаю я, – печаль уходящего лета, наверное. Да еще наткнулся утром на Тайлера, так что весь день пошел насмарку, даже не начавшись.
– На Тайлера Уокера?
– Мэсси.
– О боже, – говорит Вэл. – Да уж, сурово.
– Дай угадаю, – вступает Алан. – Его потянуло на излюбленную тему? Насчет того, что ты педик, или щелкаешь целки как орешки, или у тебя маленькая сосиска?
– Прямо в точку.
Вэл морщится:
– Ну я вас умоляю.
– Тайлер неисправимый говнюк, – заявляет Алан. И добавляет с полным ртом: – И очень жаль, потому что внешне он весьма миленький.
– Держи карман шире, – ухмыляется Вэл, а ее брат в ответ целует свой бицепс и звучно рыгает.
– Если серьезно, – добавляет он, – попробуйте найти того, кто с таким упорством и безо всякого знания предмета заводил бы разговоры о сексе, как Тайлер Мэсси. Один из самых печальных девственников на свете.
– А
