говорил: «И велосипедисты тоже». А если его спрашивали: «Почему велосипедисты?» – он отвечал вопросом на вопрос: «А почему евреи?» Но это было в девятнадцатом. Тогда в Германии еще разрешалось думать, хотя это уже грозило неприятностями.
Я ждал, что адвокат выгонит меня, но на его лице расплылась широкая улыбка, и оно стало еще шире.
– Недурственно, – сказал он довольно низким голосом. – Я не слышал этого анекдота.
– Анекдот с бородой, – сказал я. – Сейчас в Германии больше не шутят, сейчас там только стреляют.
Адвокат снова стал серьезным.
– У меня слабость к анекдотам, – сказал он. – Тем не менее я стою на своем.
– И я тоже.
– Чем вы докажете свою правоту?
Я встал. Дурацкое жонглирование словами мне надоело. Нет ничего утомительнее, чем присутствовать при том, как человек демонстрирует свой ум. В особенности, если ума нет.
Но тут адвокат с широким лицом сказал:
– Найдется у вас тысяча долларов?
– Нет, – ответил я резко. – У меня не найдется и сотни.
Он дал мне дойти почти до самой двери и только тогда спросил:
– Чем же вы собираетесь платить?
– Мне хотят помочь друзья, но я готов снова попасть в лагерь для интернированных, лишь бы не просить у них такой суммы.
– Вы уже сидели в лагере?
– Да, – сказал я сердито. – И в Германии тоже, но там они называются иначе.
Я уже ждал разъяснений этого горе-умника насчет того, что в немецких концлагерях сидят-де и уголовники, и профессиональные преступники. Что было, кстати, верно. Вот когда я перестал бы сдерживаться. Но на сей раз я не угадал. За спиной адвоката что-то тихонько скрипнуло, а потом раздалось грустное «ку-ку, ку-ку». Кукушка прокуковала двенадцать раз. Это были часы из Шварцвальда. Таких я не слышал с детства.
– Какая прелесть! – воскликнул я иронически.
– Подарок жены, – сказал адвокат слегка смущенно. – Свадебный подарок.
Я с трудом удержался, чтобы не спросить, не сидит ли в этих часах потенциальный нацист. Мне показалось, что в кукушке я вдруг обрел неожиданного союзника. Адвокат почти ласково сказал:
– Я сделаю для вас все, что смогу. Позвоните мне послезавтра утром.
– А как же с гонораром?
– Насчет этого я переговорю с госпожой Штейн.
– Я предпочел бы знать заранее.
– Пятьсот долларов, – сказал он. – В рассрочку, если хотите.
– Думаете, вам удастся мне помочь?
– Продлить визу мы во всяком случае сумеем. Потом придется опять ходатайствовать.
– Спасибо, – сказал я. – Позвоню вам послезавтра… Ну и фокусник! – не удержался я, спускаясь в тесном лифте этого узкогрудого дома. Моя попутчица бросила на меня испепеляющий взгляд: она была в шляпке в виде ласточкиного гнезда, и когда кабина остановилась, со щек у нее посыпалась пудра. Я стоял, не глядя на даму, изобразив на лице полнейшее равнодушие. Мне уже говорили, что женщины в
