тот, кто больше ничего не хочет.
– Разве? – сказал я. – А я полагал, что тогда становишься мудрецом.
– У меня другое мнение. Что с тобой сегодня случилось? Нужна женщина?
– Обычно эмигранты норовят быть вместе. А тебе, по-моему, ни до кого нет дела.
– Не хочу вспоминать.
– Поэтому?
– И не хочу увязнуть в эмигрантских делах, окунуться в атмосферу незримой тюрьмы. Слишком хорошо все это изучил.
– Желаешь, значит, стать американцем?
– Никем я не желаю стать. Просто хочу кем-то быть, наконец. Если мне это позволят.
– Громкие слова!
– Надо самому набираться мужества. Никто этого за тебя не сделает.
Мы сыграли еще партию в шахматы. Мне объявили мат. Потом постояльцы начали понемногу возвращаться в гостиницу, и Меликову приходилось то выдавать ключ, то разносить по номерам бутылки и сигареты.
Я продолжал сидеть. И правда, что со мной случилось? Я решил сказать Меликову, что хочу снять отдельный номер. Почему – я и сам не знал. Мы друг другу не мешали, и Меликову было безразлично, живем мы вместе или нет. Но для меня вдруг стало очень важно попробовать спать в одиночестве. На Эллис-Айленде мы все спали вповалку в большом зале; во французском лагере для интернированных было то же самое. Конечно, я знал, что стоит мне очутиться одному в комнате, и я начну вспоминать времена, которые предпочел бы забыть. Ничего не поделаешь! Не мог же я вечно избегать воспоминаний.
III
С братьями Лоу я познакомился в ту самую минуту, когда косые лучи солнца окрасили антикварные лавки на правой стороне улицы в сказочный золотисто-желтый цвет, а витрины на противоположной стороне затянуло предвечерней паутиной. В это время дня стекла начинали жить самостоятельной жизнью – отраженной жизнью, вбирая в себя чужой свет; примерно такую же обманчивую жизнь обретают намалеванные часы над магазинами оптики, когда время, которое показывают рисованные стрелки, совпадает с действительным. Я открыл дверь лавки; из помещения, похожего на аквариум, вышел один из братьев Лоу – рыжий. Он поморгал немного, чихнул, посмотрел на мягкий закат, еще раз чихнул и заметил меня. А я той порой наблюдал за тем, как антикварная лавка постепенно превращалась в пещеру Аладина.
– Прекрасный вечер, правда? – сказал он, глядя в пространство.
Я кивнул.
– Какая у вас прекрасная бронза.
– Подделка, – сказал Лоу.
– Разве она не ваша?
– Почему вы так думаете?
– Потому что вы сказали – это подделка.
– Я сказал, что бронза – подделка, потому что она подделка.
– Великие слова, – сказал я, – особенно в устах торговца.
Лоу снова чихнул и опять поморгал.
– Я и купил ее как подделку. Мы здесь любим истину.
Сочетание слов «подделка» и «истина» было просто восхитительно в это мгновение, когда засверкали зеркала.
– А вы уверены, что, несмотря на это, бронза
