которой я план заменил. Работай по банку с напарником, сам бы пошел с управляющим к сейфу, а его оставил присматривать за публикой в зале. Но я был один. И тут уж не разорваться. Отпустить управляющего одного – того и гляди сбежит через заднюю дверь, которая тут всяко имелась. И пяток клерков с сомлевшей дамой одних оставлять было нельзя. Найдется кто-нибудь смелый да резвый, рванет к выходу, когда я уйду, да вызовет легашей. Потом уходи от погони да судьбу дразни.
Поэтому я решил остаться в зале, пока управляющий ходит за деньгами. А его самого застращать, чтобы мыслей о побеге не возникло. Страх – чувство хорошее, для таких, как этот франтик, основополагающее. Он же всю жизнь свою в страхе жить привык: перед родней, перед начальством, перед такими, как я, душегубами.
– Гинек, – сказал я ему проникновенно. И стволом дедовой картечницы провел от горла к пузу. – Ты только глупостей не делай. Там у задней двери мой человек стоит. Рискнешь сбежать или еще чего выкинешь – пристрелит он тебя, как собаку. Пустит пулю в живот, вот прямо сюда, и будешь три дня мучиться, прежде чем сдохнешь. А деньги принесешь – мы уйдем, и все живы-здоровы останутся. Понял меня, рыба?
Франтик кивнул и ускакал, щелкая каблуками по паркету. А я остался наблюдать за залом. Рассматривал перепуганных людишек и размышлял. Последствия хорошего образования, такой грешок. Думаю, много.
Вот зачем они вообще живут? Какой смысл в их существовании? Я не как обвинитель спрашиваю – понять хочу. Сами-то они вот понимают? Жизнь же, как у белки в колесе, по кругу и без остановки. Утром встают и бегом на службу. В присутствии или вот как здесь, за конторкой, до темноты отстояли, и домой. Лет в двадцать пять девицу с такого же семейства мещанского в жены взяли, к тридцати уже детворы настрогали, а к пятидесяти удар или желудочная болезнь. Помрут – слова доброго про них никто не скажет. Даже дети. Те слишком заняты будут грызней за наследство. И вот какой смысл?
У работяги, положим, жизнь такая же точно, разве что темнее и беднее. Но у них выбора нет. А у этих есть! Они же в гимназии ходили, грамоте обучены. Должны же представление иметь, что жизнь – это не только беготня по кругу. Вот детьми были – неужто не мечтали о подвигах и приключениях? Почему выросли и сами себя на такое обрекли? Загадка!
Вернулся франтик и поставил передо мной на конторку тяжелый черный саквояж с латунными застежками.
– Вот, – выдохнул он устало. Торопился, видать. – Тут восемь тысяч. Больше в сейфе нет.
А мне больше и без надобности. Для моих задач и этого за глаза. Однако на всякий случай сделал страшное и недовольное лицо. Управляющий сразу зачастил, оправдываясь.
– Вы д-должны п-понимать… Наш б-банк мало работает с н-наличностью… Рас-счеты ведутся в основном в векселях, б-бонах и ценных б-бумагах!.. Об-беспечение оборота гарантируется…
– Не пыли, Гинек! – перебил я его. Не хватало мне еще слушать про обеспечение их сделок центральным имперским банком. – Ты хорошо справился. А теперь падай на пол и считай до тыщи. Умеешь до тыщи считать?
– У-умею! – кивнул тот.
– Вот
