должны были перевести в Пажеский корпус. Он должен был жить в Петербурге, у двоюродного брата. Но вместо этого Николай Бердяев начал готовиться на аттестат зрелости для поступления в университет экстерном. Аттестат был получен лишь со второй попытки.
В 1894 году Николай Бердяев поступил на естественное отделение физико-математического факультета Киевского университета Святого Владимира. В университете он лучше многих других студентов ориентировался в естественных науках. Но в 1895 году Бердяев перевелся на юридический факультет.
Он не только хотел познать истину и смысл жизни, он захотел изменить мир, согласно истине и смыслу. Бердяева не интересовала академическая карьера, он выбрал путь философа, и эта дорога привела его к революции. На первом курсе университета он познакомился с Давидом Яковлевичем Логвинским, учившимся на естественном факультете. Лонгвинский был единственным, с кем у Бердяева установились товарищеские отношения. Николай находил Давида очень одаренным и выделял его среди других студентов. Особенно интересовало Бердяева общение с Логвинским по социологическим вопросам.
Николай рано почувствовал отчуждение к дворянскому обществу, слишком многое в существовавших нравах того времени возмущало его, слишком многого он, бунтарь по своему духу, не мог принять. Всякое государственное учреждение ему, как человеку крайне впечатлительному, помимо ограничивающего свободу, казалось инквизиторским, чудовищным. Во власти люди перерождались в худшую сторону. Бердяев вспоминал, как один жандармский генерал Н. (философ не указывал его имени) бывал с визитами у его родителей. Очень любезный при встречах, этот человек совершенно иначе вел себя в тюрьме, на допросах политзаключенных. Николай Александрович никогда не считал заслугой высокое положение в обществе. Ему было чуждо разделение людей по иерархической лестнице. В то же время марксист Бердяев продолжал бывать в салоне Браницкой. Он и не предполагал, что во время революции усадьба будет разгромлена, дом сожжен, а графиня Браницкая будет вынуждена бежать и умрет на чужбине.
Николай наблюдал в себе некую двойственность – в нем одновременно была революционность и сохранялись дворянские инстинкты. Революционность он понимал прежде всего в неподчинении существующему миропорядку вообще, и это было скорее индивидуальное бунтарство, чем социальное.
Николаю Александровичу было несвойственно чувство ревности, он не понимал, что значит зависть, не был подвержен мстительности – целый ряд человеческих страстей не имел власти над ним. Он никогда ни с кем не соревновался, как будто смотрел со стороны, был больше наблюдателем, чем участником. Он не стремился к успеху, как его понимало большинство людей. Мир иерархии вызывал у него отвращение. Он боролся с миром не как человек, желающий победы, а как человек, который хочет освободиться от власти негативных сторон жизни.
Революционные веяния того времени обещали перемены, будущее
