к ним обращались за молебнами, за помощью при мелких ранках – все, что посерьезней, брали на себя смотрители. Одевались они очень бедно, зачастую в грязные, дурно пахнущие покровы, и эта старуха не была исключением.
Она подняла одеяла вокруг узкого прилавка – для консультаций с саммами всегда приходилось скрючиваться в три погибели и накрываться одеялами, блокируя свет и любопытствующие взгляды. Отодвинув в сторону миску с засохшими объедками, самма села на корточки перед Джебрасси и воткнула в землю светопалку, под лучами которой битым стеклом сверкнули много повидавшие глаза на ее коричневой физиономии.
Вопросы, как и всегда, были прямыми, резкими.
– Отчего твои опекуны дали тебе пинка: потому что ты мнишь себя воином и водишься с оболтусами – или из-за блужданий?
Джебрасси в поклоне уперся растопыренными пальцами в землю. Саммы могли спрашивать что угодно – от них никто и не ждал хороших манер.
– На самом деле они не мои. Моих настоящих мер и пер забрали.
– «Забрали»? Каким образом?
– Пришел кошмар.
Это всего лишь эвфемизм; Джебрасси стыдился его использовать.
Самма не выказала ни единого признака понимания – в конце концов, не это требовалось в ее работе. Да и кто способен понять, что происходит при вторжении?
– Грустная история, – сказала она.
– Новая пара опекала меня пару сотен пробуждений. Потом, видно, утомились, – продолжил Джебрасси.
– От чего?
– От моей грубости. От моего любопытства.
– Где ты спишь?
– Иногда под мостом. Или прячусь в кластерах на стенах сливного канала.
– В старых Веблах? Наверху, среди фальшивых книг?
– Неподалеку. Там много пустых ниш. Порой друг навещает. – Джебрасси рассеянно похлопал себя по колену. – В общем, есть где пристроиться.
– Кто-нибудь разговаривал с твоим визитером?
Джебрасси поднял один палец: «да».
– Мой друг иногда о нем рассказывает.
– Но сам ты этого не помнишь?
Два пальца обрисовали в воздухе круг: «нет».
– Ты слышал, чтобы кто-нибудь еще блуждал?
Лоб юноши пошел складками:
– Возможно. Как-то раз я встретил сияние. Она… в общем, она сказала, что нам надо поговорить. Не знаю почему.
Здесь Джебрасси сделал многозначительную паузу.
– Разве в тебе нет ничего ценного?
– Я воин, бродяга, не семейный тип…
Самма несколько раз ухнула, выражая презрительную насмешку.
– Ты ничего не смыслишь в сияниях, признайся?
Он метнул в нее испепеляющий взгляд.
– Говоришь, ты ничего не стоишь, но вовсе не из-за блужданий. Спрашивается, почему?
– Мне хочется знать
