окружившие танк, были худы и голодны: и детдомовские, и деревенские. Но этот мальчик был совсем плох. Больно уж тонкая шея как-то жалко торчала из воротника казенной курточки. И лейтенанту вдруг стало страшно, что табак попортит детские легкие и это тщедушное тело зачахнет.
– Слушай, – сказал он, – ты не кури, а? А то ведь помрешь.
– А че, – возразил на это другой мальчик, из деревенских. – Не помрет. Он хоть и тошший, а дерется шибко баско.
Ребята засмеялись.
– Дерешься? – заинтересованно спросил лейтенант.
– А пусть не лезут, – буркнул детдомовский мальчик, насупился и посмотрел на лейтенанта исподлобья.
– Ну что ж, – согласился лейтенант, – только ты все-таки не кури.
– А сам куришь! – дерзко сказал мальчик.
– А если брошу? – спросил лейтенант.
– Тогда и я брошу, – ответил мальчик.
– Ну, я бросаю, – сказал лейтенант. Он вынул из кармана кисет и, вздохнув, швырнул его в крапиву. И никто из ребят не кинулся за кисетом, никто и бровью не повел, словно табак не был у них в дефиците.
– И я бросаю, – твердо сказал мальчик и швырнул в крапиву свой камешек и кресало, которое сам недавно изготовил из обломка старой литовки.
В это время из люка показалась чумазая физиономия механика-водителя.
– Готово, – сказал он. – Поехали.
Лейтенант подмигнул ребятам:
– Прокатимся?
Ребята с трудом уместились на танке. Они стояли, плотно прижавшись друг к другу, а танк медленно и осторожно ехал по селу.
У околицы распрощались, и каждый из ребят прикоснулся рукой к лейтенантской гимнастерке.
Потом танк взревел и помчался в клубах пыли, унося в бой, в бессмертие, в легенду некурящего лейтенанта.
Да. Героический танк моего детства скрылся в клубах пыли, я вынул из машинки покрытый текстом лист и весь вечер провел наедине со своим рассказом. А наутро отправился в Пионерский Курорт за вверенной мне командой.
Через четыре дня я прибыл на корабль, а на другой день уже заступил в наряд – вахтенным офицером.
Я тут чуть выше упомянул вскользь, что командировки за призывниками были для меня источником свежих впечатлений. Корабельная жизнь, исполненная романтической специфики и служебной рутины, не давалась как литературный материал, как ни странно. А внешняя, то есть обыкновенная жизнь – вне корабля, – как ни странно, давалась. И даже просилась на бумагу.
Я решился привести в этих записках рассказ, написанный в результате нескольких таких командировок, потому что рассказ этот полностью про меня, хоть себя я и не назвал здесь по имени, а ограничился званием – лейтенант. Остальные же персонажи названы так, как звались в жизни…
Командировка во внешнюю жизнь
Лейтенант был флотский, крейсерский, а ефрейтор – из парашютно-десантных войск. У лейтенанта не было жизненного опыта, а если и был, то весьма ограниченный, потому что
