пересвет, охотники торопились.
Путник, наблюдавший за этим со стороны, тяжело вздохнул. Впрочем, такое он наблюдал не в первый раз. К сожалению.
Оборотня сожгли еще до того, как одно солнце на небе сменило другое. Он умер до пересвета – и, значит, восходящий Четтан его не исцелит.
Теперь он мертв. Мертв навсегда.
Глава первая
Четтан, день первый
Я никогда не видела синего солнца.
Говорят, это дивно прекрасное зрелище – синий восход. Небо еще тлеет багровым жаром, закат красного дня последними каплями крови стекает за горизонт, и вдруг… Ослепительная вспышка! Из-за восточного края небес выхлестывает первый синий луч. Еще один! Еще! Темно-голубое зарево всползает на небосклон, а следом величественно выкатывается Меар. И начинается синий день.
Так описал мне однажды появление синего солнца Унди Мышатник. Надо было заодно спросить его про красный восход, было бы с чем сравнить. А то ведь набрехал, небось, старый Унди – да упокоит Тьма его нетрезвую душу. Ну не может синее утро так уж отличаться от красного.
А красное что? Розовеет себе потихоньку небо над крышами, потом в комнате вдруг становится немного светлее. А потом – уж и вовсе светло, и сразу видно, какая наша конура грязная и сколько в ней ненужного хлама. Плюнуть хочется. Вот тебе и весь восход.
Вообще-то такие, как я, долго не живут, так что и Четтана, красного солнца, толком разглядеть не успевают. На вторые или, скажем, третьи сутки после рождения приходят Чистые братья и уносят поганое отродье. А то и прямо на месте кончают младенца. Бывает, что и роженицу тоже – если она сдуру сопротивляется.
Вот не знаю, защищала бы меня мать или нет. Я про нее вообще мало что знаю. Когда я подросла настолько, чтобы поинтересоваться ее судьбой, в шайке Беша уже толком и не помнили, куда она делась. Третий круг моей жизни выдался на редкость засушливый и голодный. В синий урожай почти ничего с полей не собрали. То ли померла моя мать, не дождавшись красного урожая, то ли продали ее северянам за жратву вместе с другими лишними женщинами. Она вообще-то совсем молодая была – моложе, чем я сейчас. Унди говорил, невзрачная такая белобрысая девчоночка, и вспомнить-то нечего. Ну и ладно. Она, если до сих пор жива, тоже, наверное, обо мне и не вспоминает.
Надо полагать, был у меня и отец. Беш сначала думал, что это кто-то из своих – может, даже он сам. Но таких огненно-рыжих, как я, в шайке ни одного нет. Значит, кто-то из заезжих гостей подарок оставил. В наших краях рыжих вообще мало. Если девчонка рыжая, считается, что счастья ей в жизни не будет – ни ей, ни ее семье. Ну, я-то не человек, эта примета меня как раз не касается.
Что же до счастья… Замнем, а?
То, что я осталась жить, целиком и полностью заслуга Беша. Или вина – это как посмотреть. Беш, которого в шайке за глаза называли Душегубом, а в лицо величали не иначе как Хозяином, с первого же синего дня моей жизни стал мне мамочкой, папочкой и доброй динной в одном лице.
Я
