слабым жестом отмахнулся от моего предложения:
– Весьма любезно с вашей стороны… Нет, не надо. Я через минуту приду в себя. Сердце у меня уже не то.
Он вздохнул:
– Староват я стал для такого рода приключений. Все эти переезды… ничего хорошего.
– Знаете, зря вы все это принимаете так близко к сердцу. – В тот момент я сильнее, чем когда-либо, чувствовал, что должен защитить его, уберечь от всех возможных неприятностей. Эта преданная готовность подставить плечо, которую он с такой подозрительной легкостью во мне пробудил, станет подспудным лейтмотивом всех наших дальнейших с ним отношений. – Нельзя же так расстраиваться из-за пустяков.
– И это вы называете пустяками! – он вскинулся в довольно жалкой пародии на возмущение.
– Конечно. Как и следовало ожидать, все уладилось буквально за пару минут. Он просто спутал вас с кем-то другим, с однофамильцем.
– Вы в самом деле так думаете? – Ему совершенно по-детски хотелось, чтобы его утешили, уверили в том, что все хорошо.
– А у вас есть другое объяснение?
Мистер Норрис, судя по всему, не был в этом уверен.
– Ну, что же – э – вы, вероятно, правы, – с сомнением в голосе сказал он.
– К тому же дело-то обычное. Самых добропорядочных людей принимают за известных на весь мир похитителей бриллиантов. Их раздевают и обыскивают с ног до головы. Удивительно, как с вами не проделали того же самого!
– Ну у вас и шуточки! – хихикнул мистер Норрис. – От одной только мысли о чем-то подобном всякий порядочный человек должен стыдливо зардеться.
Мы рассмеялись оба. Я был рад, что мне настолько легко удалось его приободрить. Но, боже мой, подумал я, что же с ним будет, когда объявится таможенник? Если мои подозрения насчет контрабандных подарков родным и близким были верны, то истинная причина его беспокойства крылась именно здесь. Маленькое недоразумение с паспортным контролем совершенно выбило его из колеи: соответственно таможенник должен довести его в буквальном смысле слова до сердечного приступа. Я уже начал подумывать о том, чтобы поднять нужную тему и предложить ему перепрятать контрабанду в мой чемодан; но он, казалось, пребывал в настолько счастливом неведении относительно грядущих бед, что у меня попросту не хватило духу его тревожить.
Я ошибся. Таможенный досмотр, когда дело дошло до него, для Норриса, казалось, был чистой воды удовольствием. Он не подал ни малейшего признака беспокойства; да и среди его багажа не обнаружилось ничего, что подпадало бы под таможенные ограничения. Он бегло говорил по-немецки, он смеялся и шутил с таможенниками по поводу большого флакона духов Коти:
– Да-да, уверяю вас, исключительно для моего личного пользования. Я не расстался бы с ним ни за какие сокровища. Давайте-ка я капну вам на носовой платок. Такой восхитительный аромат, такой освежающий.
Но вот наконец все осталось позади. Поезд, неторопливо постукивая колесами, въехал в Германию.
