освободили Вайса.
– Едем! – приказал Штейнглиц, едва Иоганн сел за руль.
Оба офицера молчали. Тишину нарушил Дитрих – пожаловался капризно, обиженно:
– Я же его так логично убеждал…
Штейнглиц спросил:
– Будешь докладывать?
Дитрих отрицательно качнул головой.
– А если те доложат?
Дитрих рассмеялся.
– Эти армейские тупицы готовы были лизать мне сапоги, когда я предложил свою версию. Что может быть проще: пьяный солдат угнал машину и потерпел аварию.
– Зачем так? – удивился Штейнглиц.
– А затем, – назидательно пояснил Дитрих, – что, если бы, допустим, советский разведчик дерзко похитил полевую рацию и передал своим дату начала событий, полковникам не избежать бы следствия.
– Ну и черт с ними, пусть отвечают за ротозейство! Ясно – это советский разведчик.
– Да, – сухо проговорил Дитрих. – Но у меня нет доказательств. И к чему они, собственно?
– Как к чему? – изумился Штейнглиц. – Ведь он же все передал!
– Ну и что ж! Ничего теперь от этого уже не изменится. Армия готова для удара, и сам фюрер не захочет отложить его ни на минуту.
– Это так, – согласился Штейнглиц. – А если красные ответят встречным ударом?
– Не ответят. Мы располагаем особой директивой Сталина. Он приказал своим войскам в случае боевых действий на границе оттеснить противника за пределы демаркационной линии и не идти дальше.
– Ну а если…
– Если кому-нибудь станут известны эти твои идиотские рассуждения, – строго оборвал майора Дитрих, – знай, что у меня в сейфе будет храниться их запись.
– А если я донесу раньше, чем ты?
– Ничего, друг мой, у тебя не выйдет. – Голос Дитриха звучал ласково.
– Почему?
– Твоя информация мной сейчас уже принята. Но не сегодняшним числом, и за ее злоумышленную задержку тебя расстреляют.
– Ловко! Но почему ты придаешь всему этому такое значение?
Дитрих ответил томно:
– Я дорожу честью третьего отдела «Ц». У нас никогда не было никаких промахов в работе, у нас и сейчас нет никаких промахов. И не будет.
Штейнглиц воскликнул горячо, искренне:
– Оскар, можешь быть спокоен – я тебя понял!
– Как утверждает Винкельман, спокойствие есть качество, более всего присущее красоте. А мне нравится быть всегда и при всех обстоятельствах красивым… – И Дитрих снисходительно потрепал Штейнглица по щеке.
Светало. Небо в той стороне, где была родина Иоганна, постепенно все больше и больше озарялось восходящим солнцем. Теплый воздух лучился блеском и чистотой. Через спущенное стекло в машину проникал нежный, томительный запах трав.
Иоганн автоматически вел машину. Его охватило мертвящее оцепенение. Все душевные силы были исчерпаны. Сейчас он обернется и запросто
