Увидев залитое кофейной гущей лицо Барча, Фишер и сам все понял. Сказал Вайсу строго:
– Ты, солдат, не кипятись, Барч предан своему фюреру…
Теперь Иоганну не требовалось больше никаких улик: и с Фишером, и с Барчем все было ясно.
Госпиталь выглядел примерно так, как поле после миновавшего боя, и отличался от него только тем, что все здесь было опрятным, чистеньким. Наблюдая за ранеными, слыша их стоны, видя, как страдают эти солдаты с отрезанными конечностями, искалеченные, умирающие, Иоганн испытывал двойственное чувство.
Это были враги. И чем больше их попадало сюда, тем лучше: значит, советские войска успешно отражают нападение фашистов.
Но это были люди. Ослабев от страданий, ощутив прикосновение смерти, некоторые из них как бы возвращались в свою естественную человеческую оболочку: отцы семейств, мастеровые, крестьяне, рабочие, студенты, недавние школьники.
Иоганн видел, как мертво тускнели глаза какого-нибудь солдата, когда Фишер, бодро хлопая его по плечу, объявлял об исцелении. Значит, на фронт. И если у иных хватало силы воли, несмотря на мучительную боль, засыпать, очутившись на госпитальной койке, то накануне выписки все страдали бессонницей. Не могли подавить в себе жажду жизни, но думали только о себе. И никто не говорил, что не хочет убивать.
Однажды ночью Иоганн сказал испытующе:
– Не могу заснуть – все о русском танкисте думаю. Пожилой. Жена. Дети. Возможно, как и я, до армии шофером работал, а я убил его.
Кто-то проворчал в темноте:
– Не ты его, так он бы тебя.
– Но он и так был весь израненный.
– Русские живучие.
– Но он просил не убивать.
– Врешь, они не просят! – твердо сказал кто-то хриплым голосом.
Барч громко осведомился:
– А если какой-нибудь попросит?
– А я говорю – они не просят! – упрямо повторил все тот же голос. – Не просят – и все. – И добавил зло: – Ты, корова, меня на словах не лови, видел я таких!
– Ах, ты так… – угрожающе начал Барч.
– Так, – оборвал его хриплый и смолк.
На следующий день, когда Вайс вернулся после перевязки в палату, на койке, которую занимал раньше солдат с хриплым голосом, лежал другой раненый и стонал тоненько, жалобно.
Вайс спросил Барча:
– А где тот? – и кивнул на койку.
Барч многозначительно подмигнул:
– Немецкий солдат должен только презирать врагов. А ты как думаешь?
Вайс ответил убежденно:
– Я своих врагов ненавижу.
– Правильно, – одобрил Барч. – Правильно говоришь.
Вайс, глядя ему в глаза, сказал:
– Я знаю, кому я служу и кого я должен ненавидеть. – И, почувствовав, что не следовало говорить таким тоном, спросил озабоченно: – Как ты себя чувствуешь, Барч?
