товар.
Мангыт склонился к самому лицу юзбаши и тихо доложил:
– Но некоторые отказываются есть.
– Кто? – строго спросил Хыяли.
Десятник молча указал на княжну. Несколько мгновений военачальник сверлил взглядом непокорную красавицу:
– Накормите всех остальных, а эту приведите ко мне.
Воин не согласился:
– А что скажет Ахмад-баши?! Он нас всех предупредил: за княжну мы выручим большие деньги, никто не смеет и пальцем прикоснуться к ней.
Некстати прозвучавшее напоминание раздосадовало и разозлило Хыяли. Он ухватил подчинённого за отвороты чапана, процедил сквозь зубы:
– Никто не собирается причинять ей вред. Я просто заставлю её поесть. Если она умрёт от голода, мы не получим за неё и акче[7].
– Простите, господин. Я не подумал, – опустив голову, виновато пробормотал десятник.
Хыяли прошёл в свою комнату, скинул пропахший потом чапан. Он оглядел широкую, смуглую до черноты грудь, на которой виднелись следы старых и совсем ещё свежих шрамов. Последний был получен сотником месяц назад в черкесском ауле, в том самом, где были захвачены княжна и её подруги. Не потеряй он тогда, раненный, сознание, красавица стала бы его, и сейчас не нужно было бы подчиняться решению старого юзбаши Ахмада, с которым Хыяли имел равные права.
Мангыт облачился в кафтан из тонкого полотна, подпоясался кушаком. Десятник притащил упиравшуюся пленницу и взглянул на Хыяли, который уже ожидал их прихода перед низким столиком. На столике стоял медный поднос с ещё тёплыми лепёшками и кусками дымящейся конины, кувшином бузы[8] и чаркой сладкой мальвазии, которая, по словам хозяина караван-сарая, могла придать силы и выносливости пленнице.
– Оставь её здесь и закрой дверь! – властно произнёс Хыяли.
Он разломил лепёшку на две части и поднёс ко рту хлеб. Десятник поклонился и торопливо покинул комнату. А Хыяли, надкусывая лепёшку, пристально разглядывал девушку. Руки княжны были связаны, но голова, как и прежде, гордо вскинута, и чёрные глаза, сверкавшие как два алмаза, пронзали мужчину. Хыяли вдруг рассмеялся, обнажив белые, крепкие зубы, он одним сильным движением поднялся на ноги и подошёл к девушке. Вторая половина лепёшки оказалась у лица пленницы.
– Ты никогда не думала, высокородная красавица, чем пахнет хлеб?
Она отвернулась от куска, который издавал соблазнительный, душистый, ни с чем не сравнимый запах. Хыяли знал: пленница не понимает его языка, но всё равно говорил, с улыбкой наступая на пятившуюся девушку:
– Тебя кормили самым лучшим, одевали в атлас и шелка. Тебя лелеяли и холили. Взгляните только, какая кожа! А волосы! – Он ухватил длинную тугую косу, потянув девушку к себе. Та изогнулась, пытаясь вырваться, но неизбежно приближалась к лицу кочевника. Хыяли прижал лепёшку к её крепко стиснутым губам:
– Ешь!
Акче – серебряная монета в Крымском ханстве.
Буза – пиво.
