бойцы во время ротации размещались «на сугрев» у бабы Крыси, глубоко пенсионного возраста сельской учительницы Кристины Борисовны, с переворота не видавшей ни школы, ни учеников. Дверь не запиралась. В прихожей пахло гречкой и тушёнкой. Бур внезапно понял, что, кроме какого-то из десяти городских чаёв, в желудке давно ничего не было.
– А, Коля, – баба Крыся принципиально игнорировала позывные, – руки мой и ужинать. Стынет всё.
– Привет, командир, – сказал Менделеев. – В расположении части ажур и абажур.
За круглым столом поместился весь взвод Эстета. Бур занял последнюю свободную табуретку. Вовчик где-то добыл рулон строительного утеплителя, и теперь разгорался спор, станет от стекловаты в блиндажах теплее или грязнее. Баба Крыся поставила на центр стола алюминиевую кастрюлю, Менделеев встал на раздачу. С печки спрыгнула кошка Картошка – своенравное существо пятнистого буро-чёрно-рыжего окраса, невзначай потёрлась о штанину Бура и запрыгнула ему за спину на подоконник.
Как котят, вспомнил Бур слова Трубача. И представил себе, как светляк улыбается, глядя в перекрестие прицела.
Началось перед рассветом. Благодаря метели противнику удалось подобраться вплотную к дозору шатовской роты. Работали ножами, без шума, и прямая дорога к спящему селу открылась бы для атакующих, если бы не Вовчик. В три часа он заступил на дальний северо-западный пост с двумя «старослужащими» шахтёрами, опытными, повоевавшими сполна с самых первых дней. Но получилось так, что ветераны погибли сразу, а хлипкий Вовчик умудрился увернуться от удара диверсанта и сдёрнуть с пояса гранату.
В самый разгар боя Бур оторвался от своих. В одиночку прорвавшись на пост, застал Вовчика ещё живым среди разбросанных тел. Подобрался вплотную, осмотрел раны. Даже без медицинского образования всё было понятно.
– Эстет, – просипел Вовчик еле шевелящимися губами, – маме. Маме скажи…
И умер.
Бур давно пригасил в себе внутренний фитилёк, отвечавший за эмоции. Научился не чувствовать, не обмысливать, не истязать себя бесцельными «а если бы». Иначе от всего, с чем приходилось сталкиваться на этой войне, давно разорвался бы мозг и остановилось сердце.
Бур не слишком любил людей – как, впрочем, и самого себя. Но ему казалось важным, чтобы у каждого был шанс проявить себя, добиться чего-то стоящего, выбрать цель и попытаться до неё дотянуться. В долгих окопных разговорах с Менделеевым они часто упирались в эту тему – что есть свобода воли? Как ей распорядиться? Может ли воля попасть в неволю, а свобода оказаться умело сконструированной ловушкой, красивой обманкой, изощрённой фикцией?
Где-то в ответах, а может, и в самих вопросах крылось объяснение происходящему, причины гражданской войны, разгоревшейся из подожжённых шин и листовок с красивыми и бессмысленными словами.
Дозорный пост оказался отрезан от основных позиций. Заброшенный коровник на полпути между Буром и траншеями у Шатова перешёл под контроль противника. Откуда-то из-под
