Название:
Автор:
Жанр:
Серия:
Издательство:
В то время как вам доставляет удовольствие чудесным образом воспарить и устремляться ввысь, ваши крылья, не природные, но искусственные и скрепленные воском, исчезают, и вы падаете, как глупый Икар, в море. Зато ([скажу] ради самих богов!), какую [вы] обрели ловкость так изображать мудреца, что ни одного не найти, даже при ваших клятвенных заверениях: один лишь он блажен, один лишь он ревностен, один лишь он благ, один лишь он свободен. (2) Ладно, как бы там ни было, я бы это стерпел, если бы не оставалось с неизбежностью по вашему закону [и] это: кто не мудрец, тот глуп, тот нечестен, тот изгой, тот враг, тот перебежчик, т. е. все таковы, ибо никто еще не был мудрецом. И чтобы кто-то случайно не мог [им] стать, – как вы жестоки! – вы нагромоздили больше пороков, чем добродетелей, и измыслили бесчисленные и мельчайшие виды проступков, так что не больше болезней в теле, которые, как ты сам говоришь, едва ли самим врачам достаточно известны. Если какая-нибудь одна из них поразит тело, не значит, что все здоровье потеряно; но если человек совершит один, даже малейший, проступок, как неизбежно бывает, вы говорите, что он не только лишен почета как мудрец, но что даже обезображен всяческим позором и бесчестием. Вещь достойная удивления (клянусь Геркулесом!), хотя медики говорят, что есть одно здоровье, много болезней, вы даже не скажете, что есть одна добродетель. Впрочем, почти то же самое так объявить: тот, кто имеет одну добродетель, тот имеет их все. (3) К чему я это говорю? Вы искуснее, чем я считал, превосходите медиков во всем. Вы хотите, не чтобы была одна добродетель, а чтобы [вообще] никакой не было. Кто имеет одну добродетель, тот имеет все: никто не имеет всех, следовательно, никто не имеет никакой49. Где, стало быть, обретаются добродетели, если их не найти в людях? Ради самих богов, разве вы не понимаете, когда говорите, будто никто не здоров [умом], что эти поношения и наветы обрушиваются на вас самих, которые, как и мы знаем, и вы признаете, не являетесь мудрецами? Не о собственном ли бесславии вы скорее печетесь, и пока лицо других забрызгиваете грязью, не возражаете, чтобы они вас самих свалили в отвратительные нечистоты, словно радуясь позору других и собственному и тому, что говорите и слушаете дурные вещи и упражняете язык и уши в брани и в злобных словах скорее, чем в добрых? (4) Вообще-то я не о тебе говорю, Катон. Ибо ведь я сказал и думаю, что ты мудр, и тем охотнее говорю, что иной мудр, что это противоречит мнению всех стоиков. Итак, ты мудрец, Катон, повторяю я, чтобы знал ты, что получил большее благодеяние [милость] от эпикурейцев (мы ведь щедрый народ), чем от своих стоиков, от которых я желал бы тебя отклонить [отозвать]. Нечто подобное им [их взглядам] ты, кажется, высказал, когда порицал даже сам смех, чтобы отсечь от себя не только прекраснейшую часть искусства, которым занимаешься и которое тебя украшает, но чтобы осудить даже тот особенный дар, что дала нам природа по сравнению с прочими животными. Ведь говорить мы от природы не можем, смеяться [же] можем. В самом деле, посмотри, как немые не с другими, а сами с собой часто смеются, даже громко хохочут, этот вид радости
