наткнуться на нечто приятное, нечто мягкое, живое – и неведомое. Во тьме расстояния и препятствия кажутся непомерно большими, он это знал. Он шел, как будто нащупывал языком фурункул во рту.
Крики уже сделались обнадеживающе слабыми. Все еще касаясь стены, он опустился на землю и свернулся калачиком в темноте, намереваясь переночевать в этих трущобах. Ему не давали уснуть мысли о насекомых, собаках и, прежде всего, о разбойниках. Он лежал под стеной, дрожа и уставившись невидящим взором наверх. Денег у него с собой не было. У него не было ничего, кроме тела и одежды, в которой он улегся спать. «Им нечего взять у меня, разве что жизнь», – подумал он, выгнув шею навстречу воображаемому кинжалу скрывающегося во тьме грабителя. Никакой кинжал его горла не коснулся.
– Никто не хочет умирать, но спать хочется всем, – произнес он в полудреме.
Успокоиться и уснуть оказалось не так-то просто. Он подергивался и ворочался с боку на бок. Лицо его обдувал легкий ветерок – а может, это шушукались по-арабски? Он открыл глаза.
Светила луна, и происходило нечто необычайное. Чтобы увидеть все своими глазами, он вернулся на площадь Ворот Зувейла. Между Цитаделью и самым высоким минаретом был натянут канат. Высоко над Каиром, легкими, неслышными шагами ступая по канату и устремив взгляд на башни Цитадели, шел человек. Толпа охала и ахала.
Впереди Бэльяна стояли два низкорослых человека, и он услышал, как один говорит другому:
– Не жалеешь, что ты – не он?
– Не говори глупостей, – сказал другой. – Он и сам не знает, что он – это он. Смотри, он же спит!
Бэльян посмотрел, и это была истинная правда. Канатоходец шел с закрытыми глазами, он был сомнамбулой. Стоит ему проснуться, и он упадет, подумал Бэльян.
Потом он увидел, как сквозь толпу к нему проталкиваются две знакомые фигуры – одна в сером бурнусе, другая в пальто из крысиных шкурок и широкополой фетровой шляпе.
Под воздействием страха он решил выбраться из сновидения. Его беспокоила туманная мысль о том, что он все-таки задремал. Представление уже началось. Оказалось, что он все еще находится на площади Ворот Зувейла, в шатре театра теней. Перед ним была освещенная пламенем свечей ширма, а за ней приплясывали на палочках призрачные ажурные силуэты. Пьеса, как водится, была про одноглазого плутишку Карагоза. Карагоз нанялся слугой в дом эмира Фулаана и, непрерывно ворча, трудился под надзором дворецкого эмира, Сайда Али Анны.
Карагоз, помимо того, что имел всего один глаз, был наделен крючковатым носом, большим животом и чудовищным фаллосом. Он стремился покончить с работой и уйти из дома, дабы истратить заработанные тяжким трудом деньги, но бдительный Али Анна не давал ему спуску. Мимо эмирского дома шли дама и врач, доктор Сайд, остановившиеся посмотреть, как трудится Карагоз.
– Он много работает, – сказала дама.
– Работай он меньше, ему бы не удавалось так уставать, чтобы спокойно уснуть, – сказал
