черной шали восторженно зацокала языком.
Цоканье ли цыганки прозвучало убедительнее всяких разумных доводов или необычно глубокий черный цвет шали и ее искристая пушистая поверхность, при беглом лишь взгляде на которую сразу возникали смутные приятные ассоциации с чьей-то неопределенной девственной чистотой и свежестью, очень понравилась мне, точно не помню, но шаль купил я совсем не торгуясь и почти не испытывая сомнений в правильности сделанного выбора. «Шаль эта теще обязательно должна понравиться!» – твердо решил я, отсчитывая цыганке деньги.
Покинув базар, я первым делом из ближайшей будки телефон-автомата позвонил домой и сообщил жене, что нужную вазу продали. На другом конце провода некоторое время царило молчание, затем жена каким-то усталым и равнодушным голосом произнесла:
– Ну и чёрт с ней. Приходи скорей домой – работы тут много, – она сразу же, очевидно, хотела повесить трубку, но, спохватившись, спросила: – А что-нибудь купил?
– Да – очень красивую шаль, – ответил я, как можно более радостным голосом.
Жена тяжело вздохнула и ничего не сказав, повесила трубку.
Вскоре я был дома и молча передал жене сверток с подарком. Она скептически взглянула на полосатую хрустящую бумагу, в которую завернула цыганка шаль:
– Пойдем-ка посмотрим в спальню – что ты там притащил.
В спальне шторы на окне до сих пор были задернуты, и там еще по прежнему сохранялся интимный ночной полумрак. Жена развернула сверток и испуганно вскрикнула, а я вздрогнул: нам обоим показалось, что из развернутой бумаги в полумглу спальни медленно поползла беспросветная могильная темнота, пахнувшая холодом и тленом. Сильным брезгливым движением жена отшвырнула от себя мою покупку, как ядовитую змею, и удивительная шаль на целую секунду зависла в воздухе, грациозно расправив широкие черные крылья. И там, где на ее пушистую поверхность попадали солнечные лучи, пробивавшиеся в щели между плотно задернутыми шторами, вспыхивали, изумительные по красоте, лагуны трепетного нежно-бирюзового марева. Затем шаль плавно, по изящной вращательной траектории, по какой падают осенние листья, опустилась на нашу супружескую кровать. Первое, такое страшное и сильное впечатление, произведенное на нас с женой Черной Шалью, исчезло также неожиданно, как и появилось.
– Ты знаешь, Валя, – медленно произнесла жена, глядя расширенными глазами на распластавшуюся по кроватному покрывалу шаль, – если бы золото было черным, оно бы выглядело именно так, как эта шаль. А ты, молодец, не ожидала от тебя такой прыти, – она улыбнулась мне. – Где, если не секрет, ты ее откопал?
– Да так – на базаре, – я неопределенно хмыкнул и пожал плечами, мне не хотелось говорить, что купил ее у цыган.
Жена, как будто и не услышав моего ответа, протянула руку и осторожно взяла шаль за краешек:
– Боже, какая она легкая и теплая! – подкинутая небрежным легким движением женских
