времени взревевший в автоматическом режиме «стечкин» вставшего на одно колено майора успел выплюнуть уже столько патронов, сколько ему было нужно, чтобы упростить ситуацию хотя бы на ближайшие минуты. Двое рухнули так же синхронно, как рванулись внутрь. Момент их движения был настолько значимым, что его не пересилила даже энергия попавших в цель пуль. «Три и две», – машинально определил майор про себя, перекатываясь вбок, под противоположный косяк собственной двери. Правки не потребовалось, но сыну этого видно не было, и он вынырнул из-под защиты стены, нагнувшись над ближайшим к себе телом, хрипящим и дергающимся, как обезглавленный петух в руках крестьянина.
– Дурак!
Майор все же успел выстрелить в мелькнувшее прямо перед ним в проеме лицо, но в этот раз он попал уже совсем чудом. Тот, третий, тоже успел выстрелить, но пуля ушла высоко вверх: нажимая на спуск, стреляющий был уже мертв. Его тело ударилось о вытертый кафель темной лестничной площадки затылком, и тошнотворный звук стал окончательной точкой в событиях нескольких последних минут. Не ошибся, значит. Третий все-таки был…
– Ма-атка… – выхрипел из себя левый из сумевших пройти через его дверь. – Ма-а…
На всех наречиях, кроме разве что грузинского, это слово звучало похоже. Но все же оно звучало по-разному.
– Свет!
Роман бросился к выключателю, и когда стало светло, майор с удовлетворением впитал выражение лица сына. Ни на секунду не испуг – хладнокровие и сосредоточенность. Как будто не третьекурсник, а боец после первой стажировки, а то и после второй. Парень слишком быстро вырос: командировки отца этому, конечно, поспособствовали. Ну и наследственность, конечно.
– Ма-а-тка… ля-ярва…
Правый перестал дергаться, но это все равно были уже просто мышечные судороги, они не значили ничего. В отношении второго майор сначала решил, что он может еще, наверное, выжить.
– Шею!
Из шеи раненого текло не густо: пуля едва прошла под кожей, не тронув ни один из крупных сосудов: в противном случае он давно ничего не говорил бы. Рана в груди была гораздо серьезнее – с каждым толчком сердца кровь выпихивала наружу булькающие пузыри. Такие же пузыри вздувались и лопались на его губах. Пачкали они только свитер, курток на вошедших не было – ни на одном, ни на другом. Сбросили в подъезде?
Ромка зажал рану на шее комом содранной с себя майки, и глаза раненого на какое-то мгновение приняли более осмысленное выражение. Потом он охнул, снова сказал несколько слов и забился под их руками. Несколько секунд ярко-алые брызги летели с его губ в разные стороны, – захлебываясь, он пытался пробить пузырями воздуха заливавшую бронхи кровь.
– Ма-атка… – снова произнес он каким-то удивленно-разочарованным голосом. Это было уже последнее слово: видевший такое не раз майор даже не стал дожидаться, пока умирающий перестанет сучить ногами.
– Третьего.
Ему
