це убивали, слава богу, нечасто. А если они вдруг становились жертвами, то ими были высокие руководители, имевшие прямое отношение к финансовым потокам. С другими тружениками ТВ если расправлялись, то по мотивам, традиционным на Руси, то есть на почве ревности, мести или по пьянке. Однако на сей раз пострадавшей стала женщина, занимавшая высокий пост, но деньгами не рулившая. Ее похороны не освещались широко газетами и тем же телевидением (как это бывало, когда уходила звезда) – однако в них принимали участие все, кто что-то значил в профессии, от Эрнста и Добродеева до звукорежиссеров и операторов. Ничего удивительного, ведь убита была продюсер, автор, главный редактор и режиссер многих популярных программ, четырежды лауреат профессиональной премии ТЭФИ Елена Постникова.
Вторая странность мокрого дела заключалась в том, что оно, с одной стороны, имело все приметы преступления заказного: жертву подкарауливали у подъезда ее дома; очевидно, киллер (или киллеры) предварительно тщательно изучил и хорошо знал распорядок дня и привычки женщины. Но убийцы воспользовались не пистолетом, автоматом или обрезом охотничьего ружья. Нет! Душегубец (что крайне необычно в подобных обстоятельствах) использовал нож. Он встретился с Постниковой лицом к лицу и нанес ей четыре удара в область сердца. «Скорая» прибыла оперативно, однако пострадавшая скончалась по дороге в больницу.
Итак, следствие начиналось, по меньшей мере, с двух недоуменных вопросов – почему Постникова и почему нож?
И только человек пять-шесть в стране догадывались, что произошло.
Журналист Дима Полуянов и его подруга Надя Митрофанова знали это почти со стопроцентной уверенностью.
Но, конечно, как ведали о том, с каким другим убийством было сопряжено это и почему.
А в точности о том, что и почему случилось, ведал лишь один человек – убийца.
Годом ранее
Девушка сидела на подоконнике. Худенькая шейка, золотистые распущенные волосы, точеный овал лица. И – безучастный, без огонька, без единой мысли взгляд.
Мать подошла, произнесла осторожно:
– Аленка!
Девушка повернула головку, но видно было: не узнает. Нервно обхватила себя ручками, отодвинулась. С подоконника на пол шлепнулась тетрадка. Мама скосила глаза, прочитала, вздохнула: как обычно. Бессвязный поток слов: река цветы роза мороз синь одна кремний лодка.
Врач, впрочем, учил:
– Пограничное состояние не всегда означает полное отключение от реальности. Нам с вами нужно цепляться: за любой проблеск жизни, за крошечную мысль в ее глазах.
Но сейчас во взгляде девушки читался лишь ужас.
– Весна, Аленка, – робко произнесла мать. – На клумбе цветы твои любимые распустились…
Молчит. Отодвинулась от нее еще дальше.
– Помнишь, как называются?
В глазах девушки что-то дрогнуло. Неужели показалось?
– Я очень жду, чтобы ты вернулась домой, Аленушка, – тихо произнесла мама.
Та – слабенько, еле-еле – в ответ улыбнулась. На мгновение подалась к ней – а потом резко отпрянула. Уперлась спиной в оконное стекло. А потом быстрым движением вскочила на ноги – и изо всех слабеньких сил ударилась в окно головой.
Мама – безотчетно – ждала звона осколков. Но окна в клинике были непробиваемые.
Алена снова, будто раненая птица, врезалась в стекло.
Женщина в отчаянии отступила.
В комнату уже спешил врач, на ходу вскрывая ампулу. Мимоходом бросил несчастной матери:
– Не волнуйтесь. Приступ сейчас купируем.
И Алена, спустя минуты после укола, успокоилась. Снова вернулась в свою безучастную раковину.
– Неужели она останется такой навсегда? – в отчаянии спросила женщина у врача.
Тот натянуто улыбнулся:
– Нет. Что вы! Конечно, нет. Мы вытянем ее.
Мать девушки с надеждой смотрела в его лицо. Но доктор жестко добавил:
– Приступы закончатся. Но такой, как прежде, она уже не станет. Ни при каких обстоятельствах. Слишком тяжела для нее была травма.
В Ла Скала на лимузинах мало кто ездит. Прогрессивные люди добираются до театра на мотоциклах. Луиза считала, что это – тоже часть спектакля: когда подруливает мощный «чоппер», за рулем пожилой джентльмен в смокинге, позади – преклонных лет дама в дорогом шелковом платье. Снимают оба шлемы, приглаживают волосы – и пошагали слушать «Манон». Причем далеко не бедные ведь старички, арендуют на весь сезон ложу бенуара, с легкостью заказывают шампанское по двадцать евро за бокал. Но тратиться
