течет ручьями,– настоящий земной рай»,– восторгался Гитлер. Христианство, напротив, не обещало ничего сопоставимого: «Христиане довольствуются тем, что после смерти им разрешено петь аллилуйя!»315.
Два месяца спустя он выразился в том же ключе: «Я могу представить, что люди восторженно относятся к раю Магомета [sic], но не к вялому раю христиан!»316. Гитлер также сравнивал ислам с другими азиатскими религиями, которыми он восхищался. «Как и в исламе, в японской государственной религии нет никакого терроризма, а наоборот, обещание счастья»,– заявил он 4 апреля 1942 года317. Напротив, христианство «универсализировало» «терроризм религии», что, в глазах Гитлера, стало результатом засилья «еврейской догмы». Несколькими месяцами позже фюрер в очередной раз поносил католическую церковь, которую, по его словам, немцам навязали «еврейской грязью и поповской болтовней». Гнев Гитлера теперь вызвало то, что христианство как будто неотступно преследовало немцев, «в то время как в других частях земного шара религиозные учения Конфуция, Будды и Мухаммада предлагали несравненно более широкую основу для религиозного миросозерцания»318. Громя приверженность «доказанной неправде», присущую христианской церкви, он снова обратился к исламу319: «Наши знания о Творце не сильно расширяются, когда кто-то предъявляет нам сухую копию человека в качестве своего представления о Божестве. В этом отношении по крайней мере мусульманин более просвещен, ибо он говорит: человек не удостоился возможности сформировать представление об Аллахе». Развивая тему, Гитлер размышлял об истории ислама. Мусульманский период Пиренейского полуострова он назвал «самой культурной, самой интеллектуальной и во всех отношениях самой лучшей и счастливой эпохой в истории Испании», за которой «последовала полоса [религиозных] гонений с ее беспримерными зверствами»320.
Ранее фюрер уже высказывал эту точку зрения. После войны Альберт Шпеер вспоминал, что Гитлер был очень впечатлен интерпретацией истории, которую он узнал от некоторых выдающихся мусульман. Слово Шпееру:
Когда магометане в VIII веке попытались проникнуть за пределы Франции в Центральную Европу, рассказали [Гитлеру] посетители, их отбросили назад в битве при Туре321. Если бы арабы выиграли ту битву, мир бы сегодня был мусульманским, ибо религия ислама уповает на распространение веры мечом и подчинение ей всех народов. Германские народы стали бы наследниками этой религии. Такая вера идеально подходит германскому темпераменту. Гитлер сказал, что завоеватели-арабы из-за своей расовой неполноценности в конечном итоге не смогли бы противостоять суровому климату и природным условиям страны. Они не могли удержать в узде более энергичных местных жителей, так что в конечном итоге во главе этой мусульманской империи оказались бы не арабы, а исламизированные немцы322.
Здесь Гитлер различает ислам и «расу» его последователей. Воспринимая ислам в
Ibid.
Ibid., (1 августа 1942 г., вечер), 607.
В отечественной историографии более известна как битва при Пуатье (732 г.). Войска франков под началом майордома Австразии Карла Мартелла разбили войско Омейядского халифата, наступавшее из мусульманской Испании. Считается, что эта битва остановила экспансию ислама на европейские земли.–
Albert Speer,
