больше.
Свернув в Подколокольный переулок, он перешел на рысцу. До звонка оставалось всего семь минут.
На углу Малого Ивановского переулка, привалившись спиной к водосточной трубе, сидел бомж. Надо сказать, что бездомных, вконец спившихся оборванцев в этих местах водилось немало. Папа говорил, что их тянет сюда, на Хитровку, запах прошлого. Сто лет назад здесь был самый жуткий в Москве трущобный район. В дешевых ночлежках и притонах жили тысячи бродяг, воров, нищих. Даже полиция опасалась заглядывать на Хитровку после наступления темноты. По мнению папы, нынешние бомжи, облюбовавшие этот микрорайон, были законными преемниками старинного племени «хитрованцев», о которых написано столько романов, повестей и рассказов.
«Законный преемник», вытянувший ноги поперек тротуара, был из бомжей самого последнего разбора. Грязный, опухший от пьянства, одетый в кошмарное рванье, он что-то клянчил заплетающимся языком у женщины с хозяйственной сумкой. Та послушала-послушала и возмущенно отмахнулась:
– Ишь чего захотел! Ну нахал!
И пошла дальше, качая головой. Тут с бомжом поровнялся Ластик.
– Пацанок, выручи! – просипел тот.
– У меня денег нет, и еще я в школу опаздываю, – скороговоркой ответил шестиклассник.
– Да есть деньги, вот, – показал пьяница две мятые бумажки. – Загибаюсь я. Помоги, а?
– Вам плохо? – остановился Ластик. – Вызвать «скорую помощь»?
Если человеку плохо, это ведь важней, чем опоздать на урок. Даже если на геометрию.
– Плохо мне, пацанок. Совсем кранты. Трубы горят. – Бомж похлопал себя по груди.
– Что?
– До улицы дополз и сдох – ноги не идут. Если сейчас не приму – всё, карачун. Палатку на углу знаешь? Слетай, а? Мне не дойти. Возьми чекушку. Помру я без нее.
– Чего взять? – не понял Ластик.
– Живой воды. Ну, водяры. Вот деньги. Только не кинь больного человека, не удери, а?
Лишь теперь до Ластика дошло.
– Да что вы, дяденька! Мне водку не продадут, я маленький. Вы кого-нибудь взрослого попросите.
– А ты скажи: «Тетя Люсьен, Миха доходит». Люська даст, она баба добрая. Выручи, малый. Ей-богу, подыхаю.
Папа бы его пожалел, сходил, подумал Ластик. Вот мама, та сказала бы как отрезала: «Туда тебе и дорога. Подыхай, алкаш несчастный». Сказать бы сказала, только потом, наверное, тоже сходила бы. Мама на словах суровей, чем на деле.
До палатки на углу было недалеко, метров двести. Если бегом, минуты за три можно обернуться.
– Ладно, давайте. Портфель только постерегите.
Нарочно портфель оставил – чтоб бомж за свои деньги не переживал.
Понесся вверх по Малому Ивановскому.
Суровая продавщица выслушала пароль. Заругалась:
– Вот гад, уже малолеток за водкой гоняет.
Но дала-таки маленькую
