к тайне всех времен и народов. Серые стены с розоватыми вкраплениями, куполом накрывающие взорвавшийся реактор. Розовый цвет – это не дань красоте и причудливому декору, просто тогда мастерили бетон в спешке, засыпая в него крошки розового гравия и гранита. Перпендикулярные проемы, которые были призваны держать на себе груз бетонного каркаса, лопнули, не выдержав ударной волны второго взрыва, теперь на месте разломов зияли трещины в несколько метров шириной.
Санитар заглянул в оптический прицел снайперской винтовки, временно экспроприированной у Дана, прибор мог поспорить по дальности с хорошей подзорной трубой. Макс и Серый последовали его примеру и достали бинокли. В двадцатикратном увеличении можно было разглядеть торчащий из разлома арматурный прут и вывернутый с корнем, но почему-то не упавший вниз кусок бетона. Гранитный камень, расколотый ударной волной, зацепился за граненый каркас Саркофага, одна его сторона поросла каким-то зеленым искрящимся мхом, наверняка плесенью, ей самая жесткая радиация нипочем. На торце купола сохранилось несколько букв, но прочитать надпись уже не представлялось возможным, время стерло ее, как стерло многое из того, что было.
Пространство между АЭС и лесом, на краю которого стояли люди, утонуло в зеленой жиже, иначе эту растительность не назовешь. Благоухающе-зеленая, почти скользкая листва на фоне желтой пожухлой травы. Там, где стояли старатели, начиналось желтое море погибшей ссохшейся растительности, смешанной с засохшими корягами и железными оградами. Смесь сухого хвороста и проржавевшего железа, свалка из срубленных деревьев и отживших свое крестов. Припятьское кладбище. Доживший до нынешних времен огораживающий территорию забор был всего в десяти метрах, но от могил не осталось даже холмиков, растения-мутанты все сровняли с землей. На кладбище хозяйничал лес. О том, что здесь когда-то были люди, говорил лишь предупреждающий об опасности знак – красный вентилятор на фоне желтого треугольника.
– Кладбище, – проговорил вслух Серый, опуская бинокль. Птица, который терпеливо ждал, когда Серый вдоволь насмотрится, отобрал у него прибор.
Крюк кивнул:
– Да, то, что от него осталось. Два десятка крестов, их не принимали ни в чермете, ни в плавильнях. От них до сих пор фонит, как в первый день. Здесь вообще радиация такая, что кожа за минуту слезет, оттого и марево. Плюс работающий над ЧАЭС радар как раз сюда светит. Вот уж действительно мертвая земля. Говорят, здесь что-то закопали уже после второй катастрофы, может быть, то, что оставалось в четвертом энергоблоке после первой аварии.
– Кто закопал?
– Не знаю. Адепты. Не верится мне, что «братья» стали первыми слугами «Обелиска».
– Здесь мертво даже для кладбища, – поежился Дан. – Через него точно не пройти?
– Двести процентов. Даже не стоит пробовать. Когда-то здесь, вот так же, как мы, стоял Сенецкий, он тоже хотел побыстрее добраться до цели и рванул к Саркофагу
