паритета-пиетета для кого-то из руководства КПСС это имело немаловажное значение. Но точно, прямо сказать об этом теперь вряд ли кто сможет… А народная любовь к кумиру во все времена для чиновника любого ранга все же вполне себе эфемерное понятие. Ни к какому «делу» ее уж точно не пришьешь…
Что поделаешь, приходится повторяться: Владимир Высоцкий был и остается моим кумиром. В самом правильном, хорошем смысле этого слова. Но ни в коем случае не иконой, не фетишем. Если хотите, на этом и строится моя авторская независимость и внутренняя «ангажированность». А нравится это кому или нет, к делу-книге не относится… Всю свою сознательную жизнь пытаюсь разделить-отделить творчество этого гениального человека от его реальной жизни. Получается, правда, плохо… Настолько крут замес.
…К сожалению, мы виделись с ним лишь однажды, в далеком 1978 году. Случилось это в концертном зале небольшого подмосковного городка Троицка. В тот вечер Высоцкий должен был петь перед местной публикой. Узнав об этом от друзей, рванул туда. Поднялся прямо из зала по правым боковым ступенькам за кулисы (откуда только смелость взялась?) и, затаив дыхание, стал ждать. На что, бедолага, надеялся? Надо сказать, учился я тогда на 2-м курсе факультета журналистики МГУ и уже умело держал в руках фотоаппарат. Появился Высоцкий неожиданно и, увидев незнакомого паренька, приостановился. Закулисное место, как правило, свято оберегается от посторонних. А тут неизвестный стоит, да еще с фотиком.
Мне удалось сохранить в памяти какую-то необычную бледность, даже изможденность его лица (таких лиц никогда в жизни я не видел), расклешенные джинсы и хорошо начищенные штиблеты. Да, еще была темная водолазка. «Владимир Семенович, – полудрожащим голосом пролепетал я, – можно мне вас поснимать?» – «Нет», – просто ответил Высоцкий и, энергично, совершенно не стесняясь моего присутствия, растерев ладонями лицо, принялся подстраивать гитару. Я отошел в угол кулис и во все глаза принялся наблюдать за человеком, перед которым буквально преклонялся. Песни из кинофильмов уж точно знал наизусть. Пел их часто вполголоса, про себя.
И вдруг Высоцкий, видимо, почувствовав мой неподдельный интерес и ничем не приукрашенную стеснительность, чуть склонил голову набок, как-то по-особому лукаво полуприщурился и тихо произнес: «Ну, ладно, снимай. Только мне не мешай». Как сразу вспыхнуло мое лицо! Господи, какое это было счастье!
Весь вечер я проболтался за кулисами, больше слушая песни Владимира Семеновича, чем снимая его. Камерка у меня была хиленькой, объективчик плохоньким, пленочка слабенькой – не профессиональной, короче. Но при каждом щелчке фотоаппарата я видел, как прядает ушами Высоцкий: даже на приличном от себя расстоянии он явно чувствовал посторонние звуки. Пленку кое-как я отснял. Но удачным, на мой взгляд, получился только один кадр – последний. Как воспоминание о той единственной и самой дорогой для меня встрече…
Такое вот наивное, не усложненное
