style="font-size:15px;"> Однако и в Кракове существовало подполье. Причем это были не разрозненные отряды, а централизованная структура, дублировавшая высшие органы государства. В этом – весь феномен польского движения Сопротивления. В других покоренных странах государственный механизм был разрушен либо подчинен Третьему рейху (как во Франции или Чехословакии), а Польское государство просто спряталось. Президент, правительство, парламент и военное руководство эвакуировались в Великобританию, но оставили в Польше своих представителей. Таким образом, в подполье действовали делегаты правительства и основных партий, нелегальный парламент, тайные университеты, школы и даже армия, которая так и называлась – «Домашняя» (Крайова), в отличие от вооруженных сил Польши на Западе. При этом Армия Крайова и польские формирования в составе войск союзников считались частями одной и той же армии и выполняли приказы из одного штаба.
Делегаты правительства однажды посетили постановку «Самуила Зборовского» в исполнении Театра рапсодов. Делегатура авансом назначила Остерву будущим директором краковского театра, а Котлярчика – худруком96. Приходили также деятели культуры и науки, на одном из спектаклей побывал создатель Унии Ежи Браун (формально – командир Войтылы и Котлярчика в подпольной организации).
На этом фоне отрешенность Войтылы может показаться очень странной. Побывав несколько раз на собраниях подпольщиков, он больше не возвращался туда и позднее отрицал и свою принадлежность к Сопротивлению, и свое участие в помощи евреям97. Кто-то воспримет это как трусость, кто-то – как бегство от реальности. Но Войтыла не был ни блаженным, ни трусом. Отстраненность его происходила из другого. Он смотрел на происходящее не так, как большинство. Для него несомненным фактом было присутствие Бога на земле. В этом смысле он, пожалуй, стоял близко к народному христианству с его повседневным общением с Творцом (как язычники постоянно общаются со своими богами и духами). Но в отличие от народного христианства, видящего в добре и зле две равновеликие силы, Войтыла не мог не задаваться вопросом: если Бог всемогущ, то как допустил Он эти бедствия? Ответ напрашивался сам собой: Господь карал человечество за грехи. Отсюда брались его рассуждения об «афинской Польше» и мистические пьесы, напоминающие видения святых. Иов на гноище, узревший сияющий крест, – это Польша, проходящая через горнило испытаний: народ погряз в пороках, променял сарматские идеалы на мамону и склоки и оказался в руках захватчиков. Об этом предупреждал и Петр Скарга в другой пьесе Войтылы.
Мы не знаем, как повел бы себя Войтыла, окажись он в боевом подполье. Но в том-то и дело, что он не мог там оказаться. У него был иной путь, по которому он должен был следовать вопреки всему. «Наше единственное эффективное оружие – это молитва», – заявил он как-то Войцеху Жукровскому, стороннику активной борьбы
