Красиво… – я задумалась.
Вообще-то, мне бриллианты никто не дарил. Даже отец Майи. Особенно – отец Майи, Кирилл, моя первая любовь, будь он проклят, гад ползучий.
– А вы Ивану Дмитриевичу кем приходитесь? – спросил парень.
Я скосила глаза: его загорелые руки уверенно и спокойно лежали на руле, успевшие выгореть на солнце светлые волосы трепал ветер, врывающийся в открытое окно машины. Он смотрел вперед, и понятно было, что спросил просто так – из вежливости. Наверняка понял, что я – дочь того самого Ивана Дмитриевича, с которым он, похоже, знаком.
– Меня зовут Маргарита, – ответила я, отводя взгляд от парня.
– А я – Павел. Мы с вами соседи, – объяснил он и сразу же добавил: – Приятно познакомиться!
Я промолчала. Меня всегда раздражало это обязательное «приятно познакомиться». Еще неизвестно, что это знакомство принесет. Может, наоборот, будет все плохо, или вообще ужасно… Поэтому я никогда так не говорила. Из принципа. Просто улыбалась в ответ – и все.
Оставшуюся часть пути мы молчали. Когда пикап Павла остановился напротив ворот отцовского дома, парень легко выпрыгнул из машины, достал с заднего сиденья мои сумку и босоножки, помог мне выйти. Я оценила вежливость соседа, сказала совершенно искренне:
– Спасибо большое, Павел. Без вас я, наверное, свалилась бы где-то на середине пути от жары.
Он засмеялся. Лицо у него было простое и открытое, и смеялся он так же – просто и открыто.
– Ну, счастливо. Увидимся!
Но не успел он отъехать, как из калитки вышел отец – в широкой гавайской рубахе и шортах защитного цвета. Он виновато обнял меня, похлопал по спине, но обратился к Павлу:
– Спасибо, Паша, что подвез мое сокровище.
– Да не за что, Иван Дмитриевич.
Приставив ладонь козырьком ко лбу, я посмотрела вслед отъезжающему красному пикапу.
– И давно у тебя сосед появился? – спросила отца.
– С февраля, – скупо ответил он. – Да идем в дом, жарко!
Дом был каменным, большим и прохладным. Этот дом я всегда любила, хотя вообще жизнь в Веселом меня раздражала, я хотела поскорее уехать в большой город с его возможностями и легкостью, с которой эти возможности можно было менять одну на другую.
А здесь возможностей не было. В лучшем случае могла быть только страсть к одному-единственному, избранному на всю жизнь делу. Вот как у моего отца, например.
Он был виноделом в бог знает каком поколении. На его винограднике мы все и работали – и отец, и мама, пока была еще жива. И я, когда была маленькой, и когда подросла – пока не уехала в город, вырвавшись, наконец, из сонной провинциальной жизни, полной тяжелого труда.
Виноградник был небольшим, можно сказать – маленьким, всего два гектара. Мы вполне справлялись на нем втроем, лишь на сбор урожая нанимали сезонных рабочих. Отец не любил, когда о нем говорили, что он делает «домашнее вино». Он утверждал:
– Я делаю вино не по рецепту, а по технологии.
