style="font-size:15px;"> – В детстве я мечтал стать моряком, – сказал Лазарев, не отрывая глаз от моря.
– Я знаю, – сказала «Аврора».
– Я родился в Москве, а откуда там море… Читал всякого Грина, Жюля Верна, смотрел на картины Айвазовского, и всё это кино про пиратов. А настоящее море увидел только в 18 лет. Тогда впервые побывал в Крыму, и это море, чёрт возьми… А последний раз я видел море в 32 года, за месяц до начала тренировок перед полётом.
Он задумался и стал подсчитывать.
– Когда мы стартовали, мне было 34. Когда вошли в стазис, мне было 36. Получается, сейчас мне 122 года или около того?
– По земным меркам вам 122 года и четыре месяца. Вы отлично выглядите для своего возраста, – сказала «Аврора».
Лазарев усмехнулся.
Море шумело, плескалось, искрилось волнами, поглощало и умиротворяло.
Интересно, что «Аврора» показывала остальным, подумалось ему. Нойгард любит котов, наверное, она показала его дворик в Берлине с гуляющими по газону котами. А Гинзбергу… чёрт его знает, он американец, может быть, он увидел здесь какой-нибудь залитый солнцем Майами и, наверное, тоже море. Правда, там океан. Да, ему наверняка показали океан. А Крамаренко? Наверное, вид из окна поезда. Он очень любит путешествовать и обожает всякие поезда. Последний раз, как он рассказывал, он катался на поезде по Норвегии, может быть, именно это он и увидел на экране.
«Море, огромное, тёплое, доброе море, пожалуйста, шуми вечно, дыши солёной прохладой, – думал он, – и оставайся таким же, когда я вернусь. А я обязательно вернусь».
– Ваш час прошёл, – сказала «Аврора». – Я могу продлить море ещё на некоторое время, если захотите. А могу спеть Дэвида Боуи. На английском.
– Нет, спасибо. – Лазарев встал с дивана. – Пора работать.
II
Крымская АССР, город Белый Маяк
16 сентября 1938 года
14:30
– Просыпайтесь, приехали.
Введенский дёрнулся, сонно мотнул головой, резко разлепил глаза и огляделся. Он сам не заметил, как заснул в дороге. Он сидел на переднем диване; водитель, загорелый старичок с ясными синими глазами, смотрел на него и выжидающе улыбался.
Машина стояла у небольшого здания горотдела милиции; возле входа уже скучали в ожидании двое в белых гимнастёрках.
Даже в машине было чертовски жарко – Введенский почувствовал, как пот заливает глаза и слиплись волосы под фуражкой. Они стояли на мощёной дороге, из окна соседнего дома с любопытством выглядывали чумазые дети – маленькие татары, которые наверняка видят здесь такой автомобиль раз в полгода.
Совсем небольшой городок.
Ему было сонно и муторно, губы пересохли от жажды, слипались глаза, и затекла правая рука.
Вдалеке – Введенскому показалось по ленинградской привычке, что это тучи, но нет – высились огромные горы, чуть подёрнутые лёгкой дымкой. Он всё никак не мог привыкнуть к этим крымским горам, в Ленинграде всё плоское, а здесь к двум измерениям добавляется
