у С.С. пропал, он боялся и не верил, что это все о нем, что она обращается к нему, что это не сон, и тут его прорвало, он начал орать в трубку, что она тварь, блядь поганая, и много-много другого, весь груз четырехдневного бреда был выстрелен в трубку, вся боль, ненависть, обида – все было в этом монологе в течение десяти минут. Телефон был выключен, мосты были взорваны, обратной дороги не было. Тайка испуганно жалась в углу, не понимая, что случилось с таким добрым господином. С.С. пошел в душ, где круговые струи должны были успокоить его взорвавшееся сердце. Выпив до этого уже немало, он споткнулся и разбил себе о кафель голову и на некоторое время потерял сознание. Тайка услышала грохот, забежала в душ, увидела С.С. в крови и заверещала, как кузнечик. Приложив мокрое полотенце, она пыталась остановить кровь, понимая, что, если этот белый господин крякнется здесь, в душе, ее вышлют из России, и все ее братья и сестры подохнут с голоду в их тайской деревне возле Пхукета. Но господин, слава богу, открыл глаза и стал судорожно искать телефон. Телефон не пострадал, он опять зазвонил, и Маша с твердой решимостью требовала свидания и продолжала плакать. Голос С.С. ей не понравился, от распухшего носа и выпитого дикция была нарушена, и все последующие переговоры вела тайка, благо Маша знала английский прилично. Она быстро выяснила, что произошло, они обсудили схему лечения и место пребывания тела С.С. Следующий раунд переговоров прошел так же драматично, С.С. орал на Машу, Маша плакала и хотела увидеть его хотя бы на пять минут. Тайка собрала свои манатки, одела С.С., заклеила его нос пластырем. С.С. дал ей пятьсот долларов за моральный ущерб, тайка посмотрела купюры на свет и поняла, что можно будет построить три хижины для семьи и купить мотороллер другу, которого она любила и надеялась женить на себе. С.С. ехал в Шереметьево со злобной решимостью убить эту тварь сразу без объяснений; подъезжая к Шереметьево, он заехал за цветами, чтобы сразу совместить убийство и похороны. Ехали долго, телефон не выключали, выяснение подробностей ее блядского поведения было обстоятельным. Размер члена этого наследного макаронника был самой безобидной подробностью его исследования. Маша говорила, что он ей не понравился, вино заказывал неправильное, шутил скучно, много волос на теле, он весь был какой-то шерстяной. На вопрос С.С. «А какого хуя тогда в койку прыгаешь с гиббоном, тварь?» ответа не было. «Видимо, закодировал, сука рваная», – сказала Маша. «Вот я сейчас приеду и раскодирую тебя, поганка, на всю жизнь запомнишь!»
В Шереметьево у табло стояла его солнце, луна, день и ночь, свет в окне в спортивном костюме, бледная как мел, его девочка. Увидев его с разбитой мордой, она побежала к нему, спотыкаясь и плача, он подхватил ее, они обнялись, целуя друг друга. Потом вышли на улицу и начали второй акт. Во втором акте начало было таким: он отдал ей букет ее любимых желтых роз, а потом сразу ударил по роже, сильно и больно. Она не отстранилась, приняла удар как наказание заслуженное. С.С. потух, сдулся, сгорбился и сразу стал