– о раннеромантическом периоде известной радиостанции, с узнаваемыми персонажами, – вошла когда-то в десятку лучших пьес на драматургическом конкурсе «Действующие лица» (2006), ее опубликовали в итоговом сборнике конкурса и в журнале «Современная драматургия».
Пьесу «Ник», которую я в 2007 году без всякой надежды разместила в драматургической интернет-библиотеке, больше похожей на кладбище текстов, спустя несколько лет отыскали китайские слависты Чаньчуньского университета и, что совсем уж невероятно, официально попросили у меня разрешение на перевод и публикацию в Китае. В итоге пьеса вышла в Пекине в сборнике «Пьесы из России» в 2012 году.
Пьесу «Узел» я написала в 2019 году. Как и две предыдущие, она нигде не ставилась. Я называю их «пьесами для чтения»: все они получились остросюжетными. Журналистскую суть все-таки не спрячешь, и писать иначе я не умею.
Теперь я собрала всё это в одной книге – «Верещагин и другие». Меня спрашивали: почему, зачем? Тексты невероятно разные и о разном.
Ответ нашелся не сразу, но сейчас он у меня есть. Вопрос цены – вот что их объединяет. Мне кажется, все мои персонажи, и в романе, и в пьесах, отвечают на вопрос: чем они готовы платить за любовь, за счастье, за искусство, за свободу и готовы ли вообще. И как они живут дальше, если не готовы.
Я же хочу сказать огромное спасибо всем, кто помогал и помогает мне. Без вас эта книга не могла бы выйти. И спасибо, что читаете.
Благодарность
за неоценимую помощь в выходе этой книги:
Виктору Шендеровичу
Ирине Петровской
Нине Зверевой
Юлии Велембовской
Кире и Славе Бровер
Татьяне Боднарук
Николаю Шеферу
Ксении Турковой
а также тем, кого я всегда буду помнить:
Сергею Денисову
Ариадне Кузнецовой
Виталию Воловичу
Верещагин. Кончерто гроссо
Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете.
Прелюдия
– Пришла?
Я стояла на пороге артистической, куда меня провели. Узнали. Иногда это очень помогает, подумала я некстати.
– Пришла.
Я-то пришла, а вот слова не шли. Я сделала один вдох, второй, третий. Выдохнуть не получалось.
– Дай обнять тебя. Дай взглянуть.
Голос был тот же, низкий, глуховатый, он все так же немного тянул слова.
– Иди, родной мой.
Тут-то мое профессиональное самообладание и раскололось. Слезы текли по щекам, прямо на его пиджак. Да, ведь так он и называл меня, почему-то в мужском роде, будто я мальчик.
– Ну вот, ну вот…
Он гладил меня по голове.
– Господи, совсем не изменилась. Как же это?
Не знаю, сколько мы так простояли. Кто-то заглянул в комнату и тихо закрыл дверь. После этого он повернул в замке ключ, и тут я смогла наконец выдохнуть.
– Это у тебя надо спросить как. Ты же сам мне и обещал.
– Я же пошутил. Я врал.
– Вот они, твои шуточки. Можешь полюбоваться.
Он улыбнулся одними глазами, как всегда.
– Любуюсь.
– Ты тоже не меняешься.
Это была правда. Он и тогда, двадцать лет назад, выглядел на все семьдесят.
– Куришь?
– Бросил. Болел.
Вот это было другое, да: от него не пахло табаком, а тогда все было прокурено – волосы, щеки, пиджак, свитер под пиджаком, пальцы.
В коридоре кто-то ходил, слышно было, как подошли к двери, постояли, снова ушли. Слава богу, никто не стучал.
И тут он тихонько отстранился, посмотрел уже пронзительно, по-своему:
– Так все-таки почему ты пришла?
Я могла сказать что угодно: хотела тебя увидеть, хотела услышать концерт, да я вообще здесь по работе, со съемочной группой, – и все это было бы правдой, но и враньем было бы тоже, а врать ему я не умела. Он и тогда видел меня насквозь, хоть и ворчал, что не понимает моих безумных поступков.
Я
