и на его галереях она как-то нарвала большой букет полевых цветов. В подвалах Зимнего дворца поселились беспризорники. Там, в этих подвалах, еще со времен Екатерины Великой водились знаменитые эрмитажные кошки, прародительницей которых считалась личная кошечка императрицы. К началу 1919-го беспризорники выловили всех кошек и съели, а из их шкурок нашили варежек на продажу.
Не повезло не только кошкам. В зоосаде служители зарезали единственного пережившего революцию крокодила и сварили из него суп. Будущий академик Вавилов писал, что на вкус крокодил показался ему похожим на корюшку.
Особенно тяжко все эти кудеса переносили многочисленные петербургские литераторы. Кто умел делать хоть что-то руками, перешел на натуральное хозяйство. Остальные готовились тупо помереть с голоду. Спас ситуацию Корней Чуковский. План его состоял в том, чтобы собрать уцелевших писателей, поэтов, художников и вообще не очень нужную в новых условиях публику в одном месте и кормить их напрямую из государственных фондов.
Идея Чуковского встретила понимание. Литераторам выделили роскошное помещение прямо на Невском. То самое здание, на месте которого когда-то сжигали вероотступников.
Последнее время перед революцией дом принадлежал банкирам Елисеевым. Да только сразу после начала всей этой неразберихи с красными флагами последний Елисеев сбежал в Париж и дом пустовал. Нижние этажи самовольно захватили кустари, открывшие там чумазые лавочки. Мебель реквизировал кто-то из комиссаров. Елисеевскую прислугу несколько раз пытались расстрелять революционные матросы. От такой жизни последний камердинер Елисеева решил свести счеты с жизнью, выбрался на крышу и стоял на самом краю, то ли молясь, то ли не решаясь сделать шаг. Постовой красноармеец крикнул ему: «Если кинешься – застрелю!» Ну и камердинер, разумеется, сиганул с четвертого этажа вниз головой. Вселению литераторов в новое помещение не мешал больше никто.
Под писателей выделили всего одну квартиру. Но этого хватило. Жили Елисеевы на широкую ногу: квартира была трехэтажная, вся в резьбе и золоте, с несколькими спальнями, несколькими обшитыми дубом гостиными, с собственной баней и полностью механизированной кухней, а также с громадным залом размером в целый этаж. Посреди зала была свалена банкирская библиотека и стояли несколько статуй Родена, которые не удалось вывезти, потому что те не пролезали в дверь. Библиотеку писатели в первую же зиму пустили на растопку, а Роден, о которого поэтические барышни когда-то тушили окурки, сегодня выставлен на третьем этаже Эрмитажа.
Одна из обитательниц литературного общежития позже писала:
Про этот дом говорили, что он елизаветинских времен и принадлежал когда-то чуть ли не Бирону. Но нам он был ценен совсем другим. Сегодня кажется, что от него, как от печки, все и началось. Редкий писатель сегодня, ткнув пальцем в то или иное окно, не скажет:
– Здесь я жил и писал свой том первый…
Литераторы принялись
