style="font-size:15px;"> Имам решительно кивнул, переходя на сторону недавнего соперника:
– Есть только один Бог.
– Вот только мусульмане с этим своим единым Богом вечно бунтуют да смутьянят. Ясно как день, что ислам никуда не годится. Мусульманам невдомек, что такое настоящая культура! – провозгласил пандит.
– Что же, настоящая культура должна делить людей на касты? На рабов и господ? – пропыхтел имам. – Индуисты держат народ в рабстве и поклоняются разряженным куклам!
– И золотому тельцу, – подхватил священник. – Ползают на коленях перед коровами!
– А христиане ползают на коленях перед белым человеком! Прихвостни чужеземного бога! Да любому настоящему индийцу на них смотреть тошно!
– Точно, а еще свиней едят. И вообще, людоеды, – добавил имам, чтобы все было по-честному.
– Вопрос в том, – проговорил священник с холодной яростью, – что нужно Писину: настоящая религия или мифы из книжек с картинками?
– Боги – или идолы? – в тон ему торжественно вопросил имам.
– Наши боги – или боги поработителей? – прошипел пандит.
Раскраснелись все трое – трудно было сказать, кто сильнее. «Того и гляди передерутся», – мелькнуло у меня в голове.
Но тут отец примирительно простер к ним руки.
– Господа, господа, прошу вас! – вмешался он. – Позвольте вам напомнить, что в нашей стране признана свобода вероисповедания.
Три лица, багровые от злости, обратились к нему.
– Вот именно! Вероисповедания – одного! – возопили три волхва в один голос, и каждый наставительно воздел указующий перст, будто пресекая все возможные возражения жирным восклицательным знаком.
Но это невольное единодушие – что в возгласе, что в жестах – только подлило масла в огонь. Руки тотчас опустились, и каждый служитель веры запричитал и завздыхал уже на свой лад. Отец и мать только смотрели на них, не зная, что и сказать.
Наконец к пандиту вернулся дар связной речи.
– Господин Патель! Набожность Писина достойна всякого восхищения. Всегда отрадно видеть юношу, столь страстно преданного Богу, а в наше беспокойное время – особенно. И все мы с этим согласны. – Имам и священник кивнули. – Но он не может быть индуистом, христианином и мусульманином одновременно. Это невозможно. Он должен выбрать что-то одно.
– Не вижу в этом ничего ужасного, но, полагаю, вы правы, – сказал отец.
Волхвы что-то пробормотали в знак согласия и вслед за отцом возвели очи к небесам, откуда, видимо, должно было снизойти решение. Только матушка смотрела на меня.
Тишина тяжко навалилась мне на плечи.
– Гм… ну, Писин? – поторопила меня матушка. – Что ответишь?
– Бапу Ганди сказал: «Все религии истинны». Я просто хочу любить Господа, – выпалил я и, покраснев, потупился.
Смущение мое передалось остальным. Никто не вымолвил ни слова. А мы, надо сказать, стояли
