сказали? – не расслышав, спросил Петр.
– Нет, ничего. Это я о своём… – ответил Клёнов и строго добавил: – Впредь говорим только по-немецки, даже наедине. Здесь и у скал могут быть уши.
– Справедливое замечание. Кстати, о наших новых опекунах. С ними нужно быть осторожными. Большинство из них – бывшие боевики. Они лояльны только Ахмету-хаджи, да и то я бы не поручился ни за одного, что они окончательно порвали с преступным прошлым. Сколько волка ни корми, он в лес смотрит.
– Учтём. Скажи-ка, Петр, а полковник в курсе происшедшего?
– Конечно. Его известили, и он сразу же выдвинулся с группой вверх по ущелью, чтобы перекрыть дорогу.
– И что?
– Пока от него сообщений не поступало.
– Как только что-то будет – немедленно доложи.
– Обязательно.
– Ладно, поехали. А то наша беседа вызовет подозрения.
Они поспешили к машине, и через минуту небольшая колонна уже мчалась по грязным, разбитым улицам города к дому, где разместилась группа Клёнова. Сборы не заняли много времени. Уже в полдень «фирмачи» под усиленной охраной покинули Грозный и двинулись на юг…
2.
Район Итум-Кале, Чечня
3 ноября 2000 года
«Иностранные специалисты» работали быстро и чётко, не задерживаясь больше суток ни в одном районном центре по пути к границе с Грузией. Лишь на несколько часов они остановились в Чири-Юрте, где объехали на спецфургоне со спутниковой антенной на крыше посёлок и близлежащие окрестности, чуть дольше оставались в Советском. Но слух об иностранцах, прибывших в Чечню на странных машинах, распространился со скоростью звука. В Итум-Кале колонну встречали не только федералы и местная милиция, но и подозрительного вида мужчины и женщины, идущие по дороге или отдыхающие на обочине. Они провожали машины долгим внимательным и холодным взглядом, словно оценивая, насколько жирной и лёгкой может оказаться добыча.
На всём пути по горной дороге в Итум-Кале Кленов кожей ощущал эти взгляды и кривил губы в презрительной усмешке. В этой «дикой и варварской» стране, как назвал её сам Ахмет-хаджи, разбой и грабёж издревле считались законным промыслом, равно как и работорговля. Но такого разгула насилия и зверства, что творился здесь в последнее десятилетие, Чечня не знала со времен Кавказской войны. «Дикость» и «варварство» были довольно мягкими определениями уклада жизни и самой глубинной сути местных аборигенов, для большинства из которых жизнь чужака стоила не больше жизни барана. Любой пацан мог с одинаковой лёгкостью перерезать горло и барану, и человеку, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести, а потом пойти молиться Аллаху, до исступления твердя, как тот велик.
«Что это за вера такая, если именем Бога оправдываются убийства? – задавал себе вопрос Алекс, глядя на мрачных людей на улочках селения, даже не скрывающих своей неприязни к непрошенным гостям, и сам же пытался на него ответить: – Нет у них в душе Бога. Нет и не было никогда. Ислам придумал жестокий и властолюбивый человек, а вовсе не пророк. Придумал, чтобы
