мама удостоилась лишь двух записей, и обеих – в столице. На «военном складе № 133» она проработала чернорабочей с тринадцатого августа 1940 года четыре с половиной месяца. Значит в это время я был устроен в ясли. В мае сорок первого принята фасовщицей на пакетную фабрику Сталинского райпищеторга. Уволена двадцать второго июля – «из-за отъезда из Москвы». То есть когда уже месяц шла война, и отца забрали на фронт. Немцы неудержимо и весьма стремительно рвались к столице, и мама со мной уехала в тамбовское село.
Других записей в трудкнижке нет. Но это неправда о работе мамы. Я же помню, как она в конце войны, в 1944 году, работала официанткой в столовой, что стояла тогда на берегу Владимирского пруда (это на Электродной улице, возле нынешнего входа на станцию метро «Шоссе Энтузиастов»).
А ещё она работала в колхозе. И на строительстве газопровода Саратов – Москва. Это одна из тех строек, на которую мобилизовали рабсилу без учёта желания «строителей коммунизма». Просто давали разнарядку на село: выделить людей.
Трасса газопровода, на мамину беду, пролегла километрах в десяти от родного села. Её, тогда молодую и ещё здоровую, выделили туда, поскольку она в это время приехала в Сергиевку из прифронтовой Москвы. Необустроенность во время войны была всеобщей. Поселили их в каком-то захудалом бараке, вероятно, специально построенном на время работ. Спали, рассказывала мама, прямо на бетонном полу. Может, и не на голом, но не на кроватях это точно. И хотя работала там мама недолго, однако успела застудиться, и появилась болячка на всю оставшуюся жизнь – ревматизм. Скрюченные пальцы рук, еле вращающиеся суставы ног, отсутствие надёжного лечения – благодарность гуманного народного строя за обеспечение Москвы природным газом.
Вот так и бывает, как в русской поговорке: от медведя попятилась, а на волка наткнулась. От германских войск сбежала, а беда настигла вдали от линии фронта.
Да и со мной было приключение в тихой Сергиевке, которая чуть не оборвала мою жизнь. Как ни странно, это событие, случившиеся, когда мне было лишь три года, врезалось на всю жизнь.
Тихий солнечный день. Я играл на дороге рядом с бабушкиным домом. Из-за крутого поворота от соседней деревни Ядровки выскочила лошадь, запряжённая в лёгкие дрожки. Возница то ли задремал, то ли отвлёкся, смотрел по сторонам и не заметил на дороге карапуза… Раздался истошный женский вопль. Это в один голос закричали бабушка и мама, когда до меня оставались считанные метры. Я увидел над собой лошадь, её оскаленную от натянутого повода морду, и запомнившийся на всю жизнь взгляд огромных глаз – недоумённых, укоризненных, словно она и сама испугалась почти неминуемой трагедии. А может, хотела этим мудрым взглядом предупредить меня на всю оставшуюся жизнь: бе-ре-гись!!!
Женщины набросились на зазевавшегося возницу. Тот в ответ тоже что-то не очень ласковое крикнул. Только я не испугался. То ли не успел, всё так быстро произошло, то ли ещё был слишком мал, чтобы понять меру опасности, то ли настолько был заворожён взглядом
