все это – Любочка точно знала – было по-детски и совершенно несерьезно.
Куда больше ее занимало кино, которое где-то там, в далеких и загадочных мосфильмовских стенах, за семью печатями вызревало для будущего триумфального проката. И вот почему занимало: в конце лета Любочке все-таки удалось принять участие в съемках.
Всех сельчан опять пригласили на массовку – продавца Носкова и бригадира Рябого, посадив на одну лошадь, с позором везли по улице, а жители должны были молча стоять по обочине и смотреть с укоризною. И тут уж Любочка была в первых рядах! Она слишком хорошо запомнила прошлый горький опыт, а потому наряжаться не стала – надела линялый ситцевый халатик да простой белый платок. Но зато из-под белого платка на ломаную бровь сползал тугой смоляной локон, губки презрительно и чуть насмешливо складывались в ниточку, а обвиняющие глаза готовы были прожечь злодеев насквозь. (Этот локон, эта презрительная складка и испепеляющий взгляд были тщательно отрепетированы накануне – дома перед зеркалом, пока Петр Василич не заметил. Автором идеи и режиссером-постановщиком была, конечно, Галина Алексеевна.) В тот день Любочка расстаралась – оттерла локтем нахалку Дудукину, отстранила на все согласного Цветкова и очутилась прямо напротив камеры. И ее взаправду снимали, она это точно видела!
С тех пор Любочка стала ждать. «Вот выйдет кино, привезут его к нам в клуб, и тогда посмотрим!» – думала Любочка, засыпая, и мысленно грозила кулаком всем-всем, кто в первый раз так жестоко посмеялся над ней, над прической «бабетта», над алым платьем и мамиными каблуками. И представляла себя настоящей кинозвездой. В мечтах она, самая знаменитая на свете артистка, всегда спускалась по белым ступеням, платье у нее было блестящее и длинное-длинное, со шлейфом, в волосах сияла настоящая корона, а по бокам на лестнице стояли толстая Маша, и Цветков, и Дудукина, и бабка Дарья, и даже папа с мамой, и бросали к Любочкиным ногам душистые розы. Любочка шла медленно-медленно, одаривая поклонников самой лучезарной своей улыбкой, а они громко-громко аплодировали… Шлейф, так уж и быть, нес Миролетов.
По утрам Любочка старательно причесывалась, делала на затылке тугой узел, совсем как у «Нюрки», подолгу репетировала перед зеркалом свою самую лучезарную улыбку (на будущее) и отправлялась в школу за вечными тройками. Втайне Любочка жалела, что так сильно похожа на Пырьеву, – на самом-то деле ей до смерти хотелось быть как Людмила Целиковская (потому что она хорошенькая и у нее губки бантиком) или как Гурченко в «Карнавальной ночи», а вместо этого приходилось вязать конский хвост на затылке и говорить глухим голосом, с придыханием, согласно последним требованиям местной моды.
Галина Алексеевна тоже очень ждала выхода фильма в прокат – она смотрела на расцветающую не по дням, а по часам Любочку, и в обожающем материнском сердце зрела-наливалась уверенность, что такую красавицу мосфильмовские режиссеры ни за что на свете своим вниманием не обойдут. Мысленно Галина Алексеевна
