Конта как своего законодателя и протестуют против назначения такого короля над ними. Не признавая себя чем-либо обязанными его писаниям – сознавая, насколько он в некоторых отношениях неправильно истолковал дух и претензии науки – они отвергают вассальную зависимость, которую его последователи-энтузиасты хотели бы навязать им и которую популярное мнение быстро начинает считать естественной. И они правильно поступают, делая своевременное заявление о независимости; так как если бы они не сделали этого вскоре, то потом оказалось бы слишком поздно, чтобы сделать это успешно» [322].
Когда материалистическую доктрину отвергают с такою силою два таких материалиста, как Гёксли и Модсли, тогда мы должны думать, что она, действительно, сама нелепость.
Среди христиан нет ничего, кроме разногласий. Различные их церкви представляют всякие степени религиозного верования, начиная со всепожирающей доверчивости слепой веры, до снисходительной высокого тона почтительности к божеству, которая едва прикрывает очевидную убежденность в божественной мудрости их самих. Все эти секты более или менее верят в бессмертие души. Некоторые признают сношения между обоими мирами как факт; некоторые придерживаются мнения, что это дело чувств; некоторые категорически отрицают это, и только меньшинство пребывает в состоянии внимания и ожидания.
Раздраженная ограничением, мечтающая о возвращении к векам мрака Римская церковь хмурится на дьявольские манифестации и дает понять, как бы она поступила с их приверженцами, будь в ее руках прежняя власть. Если бы не тот самоочевидный факт, что она сама привлечена наукою на суд и что руки ее в наручниках, – она сразу же была бы готова возобновить в девятнадцатом веке отвратительные сцены прежних дней. Что касается протестантского духовенства, такого свирепого в своей единодушной ненависти к спиритуализму, то, как очень верно высказывается одна светская газета:
«Кажется, они очень хотят подорвать веру людей во все духовные феномены прошлого, занесенные в Библию, если бы только они могли увидеть вредную современную ересь раненной в сердце».[4]
Ссылаясь на давно позабытые воспоминания о Моисеевых законах, Римская церковь претендует на монополию на чудеса и право судить о них, как единственная наследница по праву непосредственного наследования. Ветхий Завет, отправленный в изгнание Колензо, его предшественниками и современниками снова вызван обратно из изгнания. Пророки, которых его святейшество папа наконец снизошел поместить если и не на одном уровне с собою, то по крайней мере на менее почтительном расстоянии,[5] – подчищены и освобождены от пыли. Снова воскрешена память о всякой дьявольской абракадабре. Кощунственные ужасы, совершенные язычеством, его фаллический культ, тауматургические чудеса, совершаемые Сатаною, человеческие жертвоприношения, заклинания, колдовство, магия и чародейство вспомянуты, и демонизм сопоставлен
«Boston Sunday Herald», от 5-го ноября 1876 г.
См. самопрославление нынешнего папы в труде под заглавием «Речи Папы Пия IX» дона Паскаля де Франциска, и в знаменитой статье о тон же великой личности, написанной достопочтенным У. Э. Глэдстоном. Последний приводит из вышеупомянутого труда следующую сентенцию, произнесенную этим папой: «Я желаю, чтобы все правительства знали, что я говорю по этому поводу… И я имею право говорить, даже большее, чем пророк Натан – царю Давиду, и намного большее, чем Св. Амвросий – Феодосию!!»
