смотрят на Хозяина, преувеличенно вытаращив глаза. Я никогда в жизни не видела полного варианта этого текста, пока его не показал мне Скайл.
Мы знали множество слов и фраз (прочла я). Мы знали самое важное приветствие: сухайлл/джарр. Мы каждый день слышали его и произносили: без всякого эффекта.
Мы запрограммировали свой воспроизводящий голоса аппарат так, чтобы он без конца повторял одно и то же. Но ариекай по-прежнему не реагировал. Наконец мы переглянулись и со злости выкрикнули слово вдвоем, он одну половину, а я другую, как проклятие. По случайности они совпали. Урих орал «сухайлл», Беккер – «джарр».
Ариекай повернулся к нам. Заговорил. Мы и без оборудования поняли, что он сказал.
Он спросил нас, кто мы.
Он спросил, кто мы и что сказали.
Он нас не понял, но знал, что в наших звуках есть смысл. Синтезированные голоса, которые он слушал до этого, воспринимались им как простой шум: но теперь, хотя наш вопль уступал записям в точности воспроизведения, он понял, что мы пытаемся с ним говорить.
Версии этой невероятной истории я слышала много раз. С того события, или с того, что случилось тогда на самом деле, прошло семьдесят пять килочасов, и наши предки путем множества проб и ошибок, то и дело сворачивая на ложный путь, поняли, наконец, странную природу этого языка.
– Он что, уникален? – спросила я у Скайла однажды, и, когда он кивнул, это потрясло меня так, словно и я была иностранкой.
– Ничего подобного этому языку нет больше нигде, – сказал он. – Ни-где. И дело тут не в звуках, понятно. Звуки не служат хранилищем смысла.
Есть экзоты, которые говорят молча. Я думаю, что настоящих телепатов в этой вселенной не существует, но есть эмпаты, чьи языки настолько тихи, что может показаться, будто они обмениваются мыслями. Но не Хозяева. Они тоже эмпаты, но другого рода.
Когда мы говорим, к примеру, «рот», то звуки «р», «о» и «т», связанные определенным образом, всегда воспринимаются нами как одно и то же слово. Независимо от того, кто его произносит: я, Скайл, какой-нибудь шурази или не умеющая думать компьютерная программа. У ариекаев все по-другому.
Их язык, как и все остальные в мире, складывается из упорядоченных шумов, но каждое слово для них – как воронка. Для нас каждое слово имеет свой смысл, а для них слово – это отверстие. Дверь, сквозь которую можно увидеть означаемое, то есть мысль, связанную с ним.
– Если я запрограммирую машину на всеанглийском так, чтобы она повторяла одно и то же слово, ты его поймешь, – объяснял Скайл. – Если я запрограммирую машину словом из языка Хозяев, то я его пойму, а они – нет, потому что для них это всего лишь звук, в котором нет смысла. За словом должен стоять разум.
Разум Хозяев неотделим от их раздвоенного языка. Они не могут учить другие языки, потому что неспособны даже помыслить об их существовании, равно как и о том, что шумы, которые мы производим, –
